Библейские образы в романах Давида Шахара
Творчество выдающегося израильского писателя Давида Шахара (1926-1997) вряд ли может быть полностью осмыслено без знания классических еврейских источников. Реминисценции из них пронизывают его произведения подобно сети сосудов, несущих живую кровь от сердца древней традиции к мозгу современного текста. Особенно это характерно для цикла иерусалимских романов «Чертог разбитых сосудов», над переводами которых мне довелось работать. Такие реминисценции – от прямого цитирования до парафразов, намеков и даже пародий – можно приблизительно разделить на три категории: библейские, талмудические и каббалистические. Обратимся для начала к первой*, наиболее явной из них, на примерах, взятых из романа «Лето на улице Пророков» (1969, русский перевод: Гешарим-Мосты Культуры, 2004).
Прежде всего обращает на себя внимание обилие в авторской речи и в репликах персонажей идиом и ходовых цитат, почерпнутых из ТАНАХа:
– Это звезды, – сказал мне Гавриэль и добавил. – Воинство небесное. (Ср.: «И истлеет всё воинство небесное, и свернутся, как свиток книжный, небеса» Йешайагу, 34:5 – образ, ведущий свое происхождение из описания сотворения мира: «небо и земля, и всё воинство их», Берешит, 2:1)
– Евреи здесь торопятся разбить сосуд, как только он опустеет. Чтобы вернулся к праху, из которого взят. (ср. Берешит,3:19 : «…доколе не возвратишься в землю, ибо из нее ты взят».)
Госпожа Луриа говорит:
– Всему свое время и всему своя мера. (ср. Когелет,3:1 : «Всему свое время и время всякой вещи под небом».)
– Конец его – гибель. (Это точная цитата из пророчества Валаама, Бемидбар, 24:20)
В авторской речи:
Паук […] из всех гадов земных по роду их представал в моих глазах самым отвратительным… (Прямая цитата из Берешит, 1:25)
Таких примеров можно было бы привести множество. Но это – почти общее место израильской и еврейской литературы минувшего века. Гораздо интереснее вторжение библейских образов в повествование, где у нескольких персонажей есть излюбленная тема: у старика Йегуды Проспер-бека – Моше (учитель наш Моисей), у его сына Гавриэля Луриа – храмовые жертвоприношения, у Исраэля Шошана – Ур Халдейский, родина праотца Авраама, и так далее.
Для автора, вернее, для того мальчика, которым был автор в описываемый в романе «Лето на улице Пророков» период (30-е годы XX века), особенно характерно почти физически ощутимое присутствие образов Писания в окружающем его пейзаже и восприятие себя самого их естественной частью:
В летние полдни я вытягивался в полный рост на подоконнике … и смотрел в сторону Тур Малка, что на вершине Масличной горы, и на участок стены Старого города с шумной площадью перед Шхемскими воротами… В круге арабской жизни, открывавшемся моему взору сквозь подзорную трубу окошка, где я располагался, той жизни, кишевшей в пространстве между мною и Масличной горой, жизни, полной торгов, криков, песен, запахов и, невзирая на всю ее суетливость, погруженной в сон, в этом жизненном круге приобретало осязаемость то, что пробуждало в душе древние звуки давно позабытой мелодии, как прямое продолжение всего, о чем я узнавал из библейских книг про жизнь наших праотцев в этой земле. Однако, продолжение это, будучи прямым, не было естественным. Ведь это я – росток древа Авраама, Исаака и Иакова, законный и природный наследник дома Давидова, царствовавшего здесь, в Граде Давида. Где-то когда-то произошла путаница, словно в маскарадном представлении, царский сын и бродяга обменялись нарядами: бродяга, облаченный в одежды царского сына, обосновался во дворце, а царский сын взял посох и отправился в долгий путь, на котором множество превращений до неузнаваемости преобразили его.
Происшествия и характеры ТАНАХа здесь не просто часть реальной истории, они – часть повседневности, продолжающие свое существование вне временных рамок:
Странное и смутное, но глубоко укоренившееся во мне ощущение, всегда возникавшее, когда я, стоя на выступе скалы возле правой пещеры [в Сангедрии], смотрел на минарет мечети в деревне Наби Самуэль. Оно нашептывало мне, что, найдись во мне достаточно сил всмотреться с полной сосредоточенностью, я увижу пророка Самуила, возвращающегося домой после обхода Бейт Эля, Гильгаля и Мицпе, в точности как написано в первой книге Самуила [Шмуэль,7:17 – Н.З.]: «Потом возвращался в Раму, ибо там был дом его и там судил он Израиля».
И спрятанные сокровища, и заключенные в саркофаги останки в склепах пещер казались мне сами собой разумеющимися, естественно продолжающими всё, что мы учили о пещере Махпела, ставшей могильным уделом Авраама, об Иосифе, которого набальзамировали и положили в гроб, о захоронениях дома Давидова, об Асе, похороненном «на одре, который наполнили благовониями и разными искусственными мастями», [Диврей Гайамим I, 16:14 – Н.З.] о первосвященнике Горканосе, открывшем одну комнату в захоронениях дома Давидова, вынесшем оттуда три тысячи талантов золота и передавшем их Антиоху, дабы тот снял осаду с Иерусалима.
Иногда смысл знакомых библейских текстов неожиданно раскрывается в картинах того, что мальчик наблюдает в действительности. Такова, например, впервые увиденная им сцена традиционных иерусалимских похорон:
Пораженный смотрел я на тело, завернутое в саван и безо всякого гроба уложенное на носилки. Несущие носилки поднимались по пыльной тропе, декламируя псалом: «На руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею». [Псалом 91:12 – Н.З.] И от каждого преткновения их ног о дорожные камни маленькое и плоское тело металось вправо и влево […] С ужасом увидел я вдруг левую ступню […], коснувшуюся иссохшей земли, когда тело было опущено в яму, поспешно засыпанную могильщиками.
В других случаях персонажи действуют, моделируя свои поступки по библейским образцам. Например, юноша Гавриэль совершил ритуальное жертвоприношение, вдохновившись многочисленными описаниями жертв в ТАНАХе. Вырастив дома голубку и дождавшись полнолуния, он бежал за ней по ночному городу:
спускался у Цитадели, и миновал ее, и повернул ко дну русла и поднялся по Кедрону, и прошел между могилой Захарии и гробницей Авессалома, и достиг каменной площадки, на которую не поднимали железа [См.: Дварим, 27:5: «И устрой там жертвенник Господу, Богу твоему, жертвенник из камней, не поднимая на него железа» – Н.З.]
Он поднялся и, держа голубку свою, бьющуюся и клекочущую над жертвенником, простер руку свою и заколол ее. И овен не запутался в чаще рогами своими, и кровь ее хлынула и пролилась на жертвенник, не покрытый дровами для костра. [Ср. со сценой жертвоприношения Ицхака в Берешит, 22:9,13: «И простер Авраам руку свою, и взял нож, чтобы заколоть сына своего … и вот позади овен, запутавшийся в чаще рогами своими» – Н.З.]
Иногда разные библейские сюжеты смешиваются в сознании героев. Такова сцена помрачения рассудка Йегуды Проспер-бека:
– Послушай, Давид, говорил ведь я тебе не ходить в Вифлеем! По дороге зайди на могилу праматери Рахили, но не оставайся там надолго, чтобы не застала тебя на том месте темнота и не пришлось бы там заночевать.
Это совмещение эпизодов из Первой книги Царей (гл.20:28) и книги Берешит (28:11). В первом Давид прячется от гнева Шауля, обрекшего его на смерть. На вопрос царя, почему тот не пришел к обеду, его сын Йонатан отвечает: «Давид выпросился у меня в Вифлеем». Во втором – Яаков, заночевав в «страшном месте» на пути к будущей невесте, «пришел на одно место и остался там ночевать, потому что зашло солнце».
А бывает и так, что ТАНАХ входит в соприкосновение с христианским Новым Заветом. В этих случаях, происходящее, как правило, окрашено авторским сарказмом. Такова, например, история старого столяра, дедушки Гавриэля, оставшегося без гроша на покупку субботних свечей. Когда «воды дошли до души его» (Псалом 69:2), он согласился вырезать крест для настоятеля православного монастыря:
Сдавшись, он вырезывал большой крест масличного дерева ночами, ибо чувствовал себя не в своей тарелке, да и неприятно, когда бы увидели прохожие, что руки, строившие ковчег Завета, строгают крест. Как-то ночью, когда закончена была работа над крестом, малютка Ентл пробудилась ото сна и глянула сквозь круглое окошко на большой крест, распростершийся перед нею во всю длину и ширину на сверкающих в лунном свете гладких камнях мостовой и ползком движущийся к месту своего назначения в русском монастыре. На расстоянии считанных шагов от мастерской группа евреев, возвращавшихся с полуночного бдения у Западной стены, столкнулась со столяром, несущим на спине свой крест, и уже на следующий день огонь был ниспослан на его дом.
_____________________
* Часть I. Продолжение следует