Из истории еврейской цензуры

Когда речь заходит о цензуре еврейских книг, обычно вспоминается деятельность христианских цензоров, вымарывавших из Талмуда и других еврейских текстов пассажи, которые они полагали оскорбительными для христианства. Однако в этой статье речь пойдет не об этом.

Известное утверждения «у Торы семьдесят ликов» в полной мере относится и к еврейскому религиозному законодательству Галахе. Раввины спорили по самым разным вопросам и порой высказывали мнения, радикально расходящиеся с общепринятой практикой. До эпохи Гутенберга это не являлось большой проблемой: в каждой общине был свой раввин, а на основании каких источников он принимал решения общине, по большей части, дела не было. Ситуация изменилась с распространением печатных книг. В ситуации практически всеобщей грамотности любой еврей теперь мог купить или взять в синагоге книгу и задаться вопросом: почему это наш уважаемый раввин говорит, что нечто запрещено, если вот, не менее уважаемый раввин утверждает прямо противоположное? Говоря языком Дорошевича, «через это большой поворот в религии может выйти».

Религиозные лидеры и авторитеты решали вопросы по-разному. И в том числе – общеизвестным методом цензуры, когда при очередном переиздании «проблематичные» тексты просто исчезали или переписывались.

Профессор Марк Шапиро посвятил еврейской цензуре ряд статей и целую монографию. В этой статье мы приведем лишь несколько примеров, касающихся галахических сочинений.

Начнем, разумеется, с Шулхан Аруха – монументального кодекса р. Йосефа Каро, ставшего краеугольным камнем современного иудейского законодательства. Верность Шулхан Аруху на сотни лет стала знаменем ортодоксального иудаизма – хотя актуальная практика не всегда соответствовала мнению великого цфатского мудреца. К примеру, Виленский гаон говорил своему ученику, р. Хаиму из Воложина, что раввин не должен отказываться от своего решения, даже если его вывод противоречит Шулхан Аруху. Р. Хаим процитировал эти слова в одном из своих респонсов (Хут га-Мешилаш, no. 9). Однако когда через шестьдесят после смерти р. Хаима он был опубликован, этого высказывания в нем не оказалось.

Впрочем, несмотря на свой выдающийся статус, Шулхан Арух тоже не избежал цензуры. Говоря о законах Судного дня, р. Каро весьма неодобрительно отозвался об обряде капарот, назвав его глупым обычаем (минхаг штут), который стоило бы искоренить.

«Глупый обычай» (‘מנהג שטו, минхаг штут) – фрагмент из Шульхан Аруха 

Слова минхаг штут были напечатаны в восьми первых изданиях Шулхан Аруха, в том числе четырех прижизненных. Однако в 1708 году в Амстердаме вышло новое издание, в котором их уже не оказалось. Возможно, издатель в данном случае следовал мнению р. Шмуэля Абоаба (1610-94), утверждавшего, что слова минхаг штут изначально были вставлены издателями. Как бы то ни было, поскольку четыре первых издания вышли еще при жизни р. Каро, и тот никогда не протестовал против «редакторского произвола», утверждение р. Абоаба выглядит в высшей степени неубедительно.

В том же Амстердаме цензуре был подвергнут выдающийся ашкеназский галахист р. Моше Иссерлес (Рама). В одном из своих респонсов он весьма снисходительно высказался о моравских евреях, позволявших себе пить нееврейское вино, и привел ряд оправданий этому обычаю (Шеилот у-Тшувот га-Рама, no. 124). В краковское издание 1640 года и в гамбургское издание 1710 этот респонс вошел, однако в амстердамском издании 1711 его уже не было.  Интересно отметить, что многим раввинам последующих поколений «либерализм» р. Иссерлеса казался настолько немыслимым, что они полагали его фальшивкой, злонамеренно внесенной в ранние издания самими моравскими винолюбами (р. Авраам Данцигер) или даже саббатианцами (р. Натансон)!

Восточные религиозные авторитеты также не избежали цензуры. На протяжение веков еврейские женщины ходили с покрытой головой. Однако в XIX веке, под влиянием европейской моды, ситуация начала стремительно меняться. Не только эмансипированные и ассимилированные еврейки, но и благочестивые женщины, даже жены раввинов, стали ходить простоволосыми.

Главный раввин Ленинграда р. Абрам Лубанов (1888-1973) и его жена, ребецн Ципора-Двора

Большинство раввинов, естественно, метало громы и молнии. Однако некоторые из них находили оправдание этому новшеству. Одним из них стал знаменитый багдадский раввин р. Йосеф-Хаим (1832-1909), известный как Бен Иш Хай.  

Р. Йосеф-Хаим (Бен Иш Хай)

В сборнике Канун аль-Ниса (1906), опубликованном в 1906 году, раввин в частности писал: «Взгляните на европейских женщин. Они не покрывают головы, что невозможно по нашим законам. Однако они говорят, что это обычай всех тамошних женщин, евреек и неевреек – ходить простоволосыми, и это словно показать лицо. Это их слова, и нам нечего возразить, чтобы опровергнуть их доводы». Бен Иш Хай писал на иудео-арабском; при переводе на иврит процитированный отрывок исчез.

Жертвами цензуры становились не только галахические «гиганты» но и популярные труды вроде Кицур Шулхан Аруха р. Шломо Ганцфрида (1804-1866). Излагая законы траура, он писал:

Все, кто оставляет пути общины, а это люди, сбрасывающие иго заповедей со своих шей и не выполняющие их вместе со всем Израилем, а свободные и принадлежащие сами себе, а также меняющие веру, предатели и те, кто отрицает Тору, — когда такие люди умирают, по ним не соблюдают траура, а наоборот, их братья и остальные родственники надевают белое, закутываются в белое, едят, пьют и радуются тому, что уничтожили человека, ненавидящего Всевышнего, и о них говорит Писание: «Вот, ненавидящих Тебя, Б-же, буду я ненавидеть»; и еще сказано: «А при уничтожении злодеев — веселье».

В тех местах и в то время, когда жил р. Ганцфрид, случаи отхода от религии были еще единичными. Однако вскоре, как мы знаем, этот процесс принял лавинообразный характер: трудно было найти еврейскую семью, где не было бы близкого родственника или друга, «сбросившего иго заповедей». Между тем Кицур Шулхан Арух приобрел огромную популярность, в том числе в качестве школьного пособия. Понятно, что должен был почувствовать еврей (особенно ребенок), прочитав, что, согласно галахе, он обязан радоваться смерти ближайших родственников. Поэтому некоторые редакторы решили проявить «политкорректность»: в ряде изданий этот закон был выброшен или заменен другим.

Меньше всего мне бы хотелось, чтобы эта статья была воспринята как попытка осудить и заклеймить. Нет сомнений, что еврейские цензоры действовали из лучших соображений, ради укрепления благочестия (как они его понимали). Вместе с тем история еврейской цензуры – лучшее напоминание, насколько исторический иудаизм богаче и разнообразнее общепринятых представлений о нем.