Десять книг советского еврея, которые заменили книги о еврейской традиции

Рассказывают Марина Шунра Карпова и д-р Евгений Левин, преподаватели, методисты, переводчики, авторы нескольких учебно-методических пособий по преподаванию еврейской традиции и классических текстов.

Петр Вайль и Александр Генис называли евреев «последней тайной» Советского Союза.  В печати, кино  и СМИ еврейской темы старались лишний раз не касаться, специальных книг, посвященных еврейской истории или культуре, практически не издавалось. В определенных кругах само слово «еврей» считалось не совсем приличным, и его старались заменить каким-нибудь эвфемизмом. 

– Что такое маланец?
– Еврей.
– А почему же маланец?
– Ну, сказать человеку «еврей» неудобно, – пояснила Людмила. 
В.Войнович, «Путем взаимной переписки»

Тем не менее, советское информационное пространство никогда не было полностью «юденфрай»: упоминания о тех или иных еврейских реалиях все время появлялись то в литературе, то в кино, то в научно-популярных изданиях. А как справедливо заметил замечательный советский историк Владимир Кобрин, любой текст – вплоть до заведомых фальшивок – может послужить источником, главное – знать, что и как искать.

Ниже перечислены легально изданные десять книг (разумеется, их было больше), из которых советский читатель мог получить сведения о еврейской истории, культуре и традиции.

В советские времена Библия была одной из самых дефицитных книг, которую можно было купить только на черном рынке и за очень большие деньги. Даже православные священнослужители не всегда могли достать Писание. Поэтому о библейских сюжетах советские граждане нередко узнавали… из атеистической литературы: обличая «поповские басни», советские авторы зачастую достаточно подробно излагали точку зрения идеологических противников и в том числе – библейские сюжеты.

Книга «Библейские сказания» поляка Косидовского была одной из наиболее популярных среди таких  изданий . Каждый раздел состоял из двух частей: в первой ученый добросовестно пересказывал библейские сюжеты, во второй – устраивал «сеанс разоблачения» – например, объяснял чудеса, описанные в книге Шмот, тем, что Моше хорошо знал природу синайской пустыни, и пользовался этими знаниями, чтобы обмануть легковерных.

Разоблачительную часть многие попросту не читали. А вот пересказы библейского текста штудировали от корки до корки, и в результате получали неплохое представление об основных библейских сюжетах, от Сотворения мира до возвращения евреев из Вавилона.

В 1930-е годы Лион Фейхтвангер, немецкий писатель еврейского происхождения, был деятельным сторонником советского государства, а побывав в СССР, написал о своей поездке восторженную книгу. (Возможно, не по любви, а по расчету: Фейхтвангер считал, что только СССР сможет остановить фашизм). 

За это Софья Власьевна (так советские диссиденты называли советскую власть) зачислила Фейхтвангера в прогрессивные и периодически переиздавала его книги, в том числе с еврейскими сюжетами. Одной из них стала «Иудейская война» –  роман   о еврейском историке Иосифе Флавии, из которого можно было почерпнуть немало сведений о Великом восстании, закончившимся гибелью Иерусалима, и даже о мудрецах, заложивших после разрушения Храма основы талмудического иудаизма. 

Помимо «Войны...», в СССР также издали «Испанскую балладу» (о средневековом испанском еврействе; роман вошел в 13-й, дополнительный том собрания сочинений Фейхтвангера), «Еврея Зюсса» (о жизни придворных евреев Германии) и «Семью Опперман» (о евреях в нацистской Германии). В собрание сочинений не вошел только один роман с ярко выраженной еврейской тематикой – «Ифтах и его дочь».

Генрих Гейне считался прогрессивным поэтом, обличавшим реакцию и религиозный фанатизм. В нацистской Германии его книги сжигали. Этого оказалась достаточно, чтобы поэт удостоился академического собрания сочинений, в которое вошли неоконченные вещи. И среди них – повесть «Бахерахский раввин» (о средневековой Германии), в которой поэт подробнейше описал Пасхальный седер:

Как только наступит ночь, хозяйка дома зажигает светильники, покрывает скатертью стол, кладет посредине три плоских опреснока, прикрывает их салфеткой и на это возвышение ставит шесть мисочек, содержащих символические кушанья…

За этот стол садится отец семейства со всеми родичами и друзьями и читает им вслух затейливую книгу, что зовется Агада, содержание которой представляет собой диковинную смесь из сказаний праотцев, рассказов о чудесах в Египте, любопытных историй, вопрошаний, молитв и праздничных песнопений. В разгар праздника открывается большая трапеза, и даже во время чтения, в назначенное к тому время, отведывают символические кушанья, а потом съедают по куску опресноков и осушают четыре кубка вина.

Иосиф Григулевич был не то евреем, не то караимом. А еще – советским разведчиком, много работавшим за границей. А еще – специалистом по истории католической церкви, которой посвятил несколько научных и научно-популярных работ, включая «Инквизицию».

Советской атеистической пропагандой ужасы инквизиции были востребованы со времен Остапа Бендера («Остап особенно налег на инквизицию, преследовавшую Галилея»). Поэтому книга Григулевича пришлась ко двору. А поскольку на пиренейском полуострове инквизиторы боролись преимущественно с крипто-иудеями («марранами»), читатель мог извлечь из нее сведения об истории испанского еврейства – например, об изгнании евреев в 1492 году: 

31 марта 1492 г. был опубликован королевский указ, предписывавший всем иудеям в трехмесячный срок принять католическую веру или покинуть Испанию, причем в последнем случае все их имущество подлежало конфискации в пользу испанской короны. Точных данных о количестве иудеев, покинувших страну или принявших христианство после королевского указа 1492 г., нет. Источники указывают, что из Испании было изгнано до 800 тыс. иудеев и приняло христианство около 50 тыс.

Каждому советскому народу полагался хотя бы один «классик». Советским евреям таковым назначили Шолом-Алейхема. Поэтому его переводили и издавали едва ли не больше, чем всех остальных идишских писателей вместе взятых.

Для советских евреев книги Шолом-Алейхема служили бесценным кладезем сведений о жизни дореволюционного местечка, его укладе, кухне, праздниках, музыке, радостях и горестях. У Шолом-Алейхема можно было прочесть об эмиграции в Америку (и даже, страшно сказать, в Палестину, куда едва не уехал молочник Тевье), государственном антисемитизме, зарождении еврейского театра, идеологических спорах гебраистов и идишистов, распаде традиционной семьи и уходе евреев в революцию… В общем, перефразируя популярную тему школьных советских сочинений, это была подлинная «энциклопедия еврейской жизни».

«Тевье-молочника» советские евреи могли не только прочитать, но и увидеть: в 1985 году на экраны вышел одноименный фильм-спектакль, с замечательным русским актером Михаилом Ульяновым в заглавной роли. На наш взгляд, получилось лучше и правдивей, чем в легендарном бродвейском мюзикле «Скрипач на крыше».

Глазами маленького мальчика популярная детская книга показывала «изнанку» дореволюционной жизни: жизнь странствующих актеров, профессиональных нищих, уголовников… В числе этой «экзотики» оказались и традиционные евреи – в какой-то момент главный герой оказался в местечке и даже побывал в субботу в синагоге:

– Долго будут они молиться? – спросил Рыжик.
– Нет. Евреи скоро молятся. У них, скажем, молитвы длинные, да язык быстрый…
– А почему они такие печальные ходят?
– Это они, видишь ли, для жалости, чтоб, значит, Бог пожалел их…
Молящиеся вытянули вперед головы и застыли в этой позе. Казалось, они к чему-то прислушивались. Вдруг все они, точно по команде, привскочили и так заголосили, что само здание задрожало от этого неистового крика. Потом все сразу смолкло. Молящиеся повернулись лицом к востоку и стали беззвучно что-то шептать.

Никаких примечаний в книжке не было. Так что советский читатель оставался в неведении, что Алексей Свирский, до крещения Шимон-Довид Вигдорос, с фотографической точностью изобразил молитву «Амида» – центральный элемент еврейской литургии.

В 1919 году Ленин заявил: «Позор проклятому царизму, мучившему и преследовавшему евреев». Поэтому об антисемитизме в царской России, в том числе о погромах в годы первой  русской революции писали многие, от Бориса Житкова («Виктор Вавич») до Бабеля и Утесова. Однако катаевский «Парус...», входивший в школьную программу, был, безусловно, наиболее популярной и читаемой из соответствующих книг:

Шествие остановилось против дома на той стороне улицы. Из толпы выбежала большая, усатая, накрест перевязанная двумя платками женщина с багрово-синими щеками. Ее выпуклые черные глаза цвета винограда «изабелла» были люто и решительно устремлены на окна. Она широко, по-мужски, расставила толстые ноги в белых войлочных чулках и погрозила дому кулаком.
– А, жидовские морды! – закричала она пронзительным, привозным голосом. – Попрятались? Ничего, мы вас сейчас найдем!

Позже, уже в книгах для взрослых, Катаев позволял себе и другие «откровения» – например, рассказал, как его отец, сын соборного священника, был шабес-гоем в синагоге.

Много лет проработавшая в советском театре, на старости лет Бруштейн написала автобиографическую трилогию «Дорога уходит в даль», о школьных годах еврейской девочки из дореволюционного  Вильно.

Из соображений цензуры и самоцензуры, свою семью и ее окружение Бруштейн изобразила гораздо менее еврейскими, чем было на самом деле: не упомянула о сионистских убеждениях отца, сделала русскими многих еврейских соседей и знакомых. Но все это не помешало трилогии приобрести колоссальную популярность у советских евреев. В главной героине Саше Яновской они легко узнавали себя – русскоязычных, образованных, но в то же время помнящих о своем еврействе и страдающих от государственного антисемитизма. Кроме того, в книге попадались интересные еврейские сведения – например, едва ли не самый подробный в советской литературе рассказ о деле Дрейфуса. 

Изданные в годы «оттепели», книги Бруштейн не переиздавались несколько десятилетий. Даже на черном рынке достать их было почти невозможно. Поэтому во многих семьях бережно хранили ветхие томики, на которых выросло несколько поколений.

В сороковые годы Эренбург работал над «Черной книгой» – сборником документальных свидетельств об уничтожении евреев на территории СССР. В Союзе книга так и не вышла (рукопись Эренбург тайно переправил в Израиль). Однако часть материалов вошла в его мемуары.

Эренбург писал не только о геноциде, но и о том,  что евреи не «сражались за Ташкент», и не «шли на убой, как овцы». Поэтому среди его героев – не только жертвы, но и красноармейцы, партизаны, подпольщики…

Я встретил группу партизан-евреев, они помогали очищать подвалы и чердаки от фашистов. Я разговорился с двумя девушками – Рахилью Мендельсон и Эммой Горфинкель. В гетто была подпольная организация Сопротивления, ее участники жгли склады, закладывали мины, убивали гитлеровцев. Готовился массовый побег. Во главе организации стоял виленский рабочий  Виттенберг. Гитлеровцы о нем пронюхали и потребовали, чтоб он явился, не то уничтожат все гетто. Виттенберг сказал товарищам: «Вы сможете работать и без меня. Не хочу, чтобы из-за меня всех убили…».

Катастрофа практически никогда не упоминалась как главное преступление нацистского режима. Об уничтожении советских евреев обычно говорилось просто как об одном из примеров нацистской политики на оккупированных территориях. Немцы грабили, насиловали, угоняли людей в Германию, сожгли Хатынь и десятки других деревень, расстреливали коммунистов... и в том числе убивали евреев. Тем не менее, о Холокосте в советской литературе упоминали многие, начиная с Фадеева и Катаева и заканчивая Васильевым и Быковым. Но , «Тяжелый песок» советского классика удостоился особого внимания – поскольку еврейская линия была в нем главной, а не второстепенной.  

Позже писатель вспоминал, с какими трудностями роман проходил цензуру. К примеру, местом рождения главного героя попросили сделать не Цюрих, а Базель, чтобы не возникало ассоциаций с книгой Солженицына «Ленин в Цюрихе». Когда же писатель согласился, последовал донос: «”Тяжелый песок” –  роман сионистский. “Не случайно главный герой родился в Базеле, где происходил сионистский конгресс и некий Герцль выдвинул идею создания еврейского государства в Палестине”».