next perv

Ицхак Шалев: «Когда в Старый город придет Избавление…»



И блуждает мой внутренний взор возле Яффских ворот,
а потом обращается к прочим воротам в стене,
что в себя не вмещают струящийся всюду народ,
что могучим потоком стекается в город извне.

Стену Плача я вижу – слезами сиротства облит
каждый камень – рекой милосердной… И всюду растут,
как бутоны, записки в щелях между каменных плит.
И струят в нее матери-праведницы теплоту.

И к Масличной горе устремился поток без конца,
трепет тел и рыданье на каменных плитах вокруг,
Там волнуется почва – и сын обнимает отца,
тихо кости поют – и с друзьями встречается друг.

Не представить великую святость тех дней и ночей,
не представить ту радость, тот плач, что повсюду стоят.
Свитки Торы проносят средь всех городских площадей,
и всю ночь, все три стражи, повсюду шофары трубят.

1957 (Перевела Мири Яникова)

Творчество Ицхака Шалева не попало в мейнстрим израильской поэзии, ведь он был ревизионистом, а у власти тогда прочно стояли бен-гурионовцы, но в 50-70-е годы ХХ века у него был немалый круг преданных читателей. Шалев любил свою страну и ее людей, посвящал стихи ее городам, поселкам, улицам и природе, писал о павших воинах, о жертвах арабского террора, о том, как здесь собираются «новые двенадцать колен», имея в виду евреев разных стран. Любовь к Эрец Исраэль и дар учителя побуждали его водить пешие экскурсии по стране, и еще живы люди, ходившие с ним в походы и слушавшие его рассказы.

«Каждый день, придя с работы в школе [при Еврейском университете в Иерусалиме] или в учительском семинаре [ныне им. Давида Елина], отец затворялся в комнате – это была спальня – садился за свой стол и писал, а нас, детей, просили быть потише. Мы жили в крошечной квартирке, где помещалась большая библиотека, почти вся составленная из книг о Танахе, литературе, языке иврит и истории Страны Израиля… К вечеру дверь отворялась, и маму приглашали войти и прочесть написанное», – читаем мы в предисловии к книге «Стихи к проходящему времени» (2009), подписанном тремя его детьми: Меиром, известным ныне прозаиком, Рафаэлой и Цуром.

Ицхак Шалев (1919–1992) родился в Тверии, но уже через три года семья переехала в Иерусалим. Здесь он жил, учился и преподавал, здесь и похоронен. На его могиле высечено: «Раб этого города» – так он просил. Город стал для поэта зримой мечтой и осязаемой реальностью, постоянной темой творчества (в 1968 году его «Стихи о Иерусалиме» вышли отдельной книгой). Он разговаривал с Иерусалимом подобно тому, как Блок говорил с Прекрасной Дамой. Вот пример (перевожу буквально): «Завернувшись в талес тумана, / Идет твой рассвет по горам / Средь теней винограда, / Запоздалых смоковниц и какутусов-сабр» («Осенний Иерусалим», 1963). И так: «Кто кого предал, мой город? / Ты ли меня, я ли тебя? / Я тебе обещал и единство, и царство, / Обещал Третий Храм, / Но время всё длится, / И тебя охватывает отчаяние» (1964). Не будучи религиозным человеком, Шалев часто смотрел на Иерусалим сквозь призму традиционных представлений.

Стихотворение «Когда в Старый город придет Избавление, на следующий день…» описывает воображаемую реальность, подобно тому, как в XII веке Иегуда Галеви рассказал в стихах об увиденном во сне Третьем Храме. Как известно, в ходе Войны за независимость Старый город отошел к Иордании, и с 1948 по 1967 год сердце Иерусалима рассекала бетонная стена. Ицхак Шалев тосковал об утрате и мечтал об освобождении города. Неудивительно, что в 1967 году он подписал Декларацию о «неделимом Израиле».

Стихотворение рисует воплощенную мечту об Избавлении (`геула`) и содержит традиционные для этой темы мотивы: открыты все ворота крепостной стены Старого Иерусалима, и в них нескончаемым потоком входят люди, но город, как море, не переполняется. Это – евреи и неевреи, о чем известно от пророка Исайи (2:2-3):

«И будет в последние дни: …пойдут многие народы и скажут: …взойдем… к Храму Бога Яакова… ибо из Сиона выйдет Тора и слово Господне – из Иерусалима».

Оттого в последней строфе оригинала свитки Торы сами «ходят» по улицам города, воплощая слова «выйдет Тора» буквально.

О мистическом воскрешении мертвых при Избавлении читаем намеком у Исайи (26:19): «И оживут мертвые Твои, восстанут мертвые тела…» и подробно – у пророка Иехезкеля (гл. 37). А Таргум Песни Песней, то есть написанное по-арамейски аллегорическое толкование этой библейской книги, поясняет:

«Когда оживут мертвецы, расколется Масличная гора, и все умершие евреи выйдут из ее недр, и даже праведники, умершие в странах Изгнания, в будущем легко пройдут под землею в Страну Израиля… И в тот час Сион, который есть мать Израиля, родит сынов своих, и Иерусалим вместит всех живущих в галуте» (8:5).

Третья строфа описывает встречу оживших с живыми на еврейском кладбище на Масличной горе.

Вид на Масличную гору

Старый Иерусалим. Вид на Масличную гору. 

Вера в воскрешение мертвых запечатлена во втором благословении молитвы Амида:

«Беспредельно могущество Твое, Господи. Ты воскрешаешь мертвых к жизни, Ты – великий Избавитель».

С ней связано стремление евреев быть похороненными в Стране Израиля, чтобы в час Избавления оказаться ближе к Иерусалиму. А тот, кто не может себе этого позволить, просит высыпать горсть праха Земли Израиля в свою свежую могилу. Этот обычай отразился в художественной литературе, например так:

«Бандиты в масках напали на дом еврея… приставили нож к его горлу… Еврей безучастно смотрит, как грабят его добро. Но вот бандиты нашли мешочек… – Не смей трогать! – крикнул еврей. То были его последние слова. Нож сделал свое… Но бандиты ошиблись и зря пролили кровь. В мешочке не оказалось ни серебра, ни злата, ничего ценного, лишь немножко земли для похоронного обряда» (Ицхок Лейбуш Перец. «Три дара»).

Шмуэль Йосеф Агнон, оттолкнувшись от этого обычая, создал чудесный рассказ «Прах Земли Израиля».

Ицхак Шалев собрал все мотивы в одном стихотворении, и в целом оно воспринимается как мистическое видéние, из тех, что открываются пророкам и поэтам.

 

Вы находитесь на старой версии сайта, которая больше не обновляется. Основные разделы и часть материалов переехали на dadada.live.