Франц Кафка и традиционная еврейская герменевтика

Спустя столетия после Раши в месте слияния немецкой, чешской и иудейской культур, где некогда процветал хасидизм, незадолго до холокоста — попытки навсегда стереть мудрость иудеев с лица земли, — Кафка разработал способ чтения, который позволял ему расшифровывать слова, в то же время подвергая сомнению собственную способность делать это, настойчиво пытаться понять книгу, в то же время не смешивая обстоятельства книги с собственными обстоятельствами — как бы отвечая одновременно своему учителю, сетовавшему на отсутствие опыта, которое мешало ученикам понимать классические тексты, и своим предкам-раввинам, для которых текст всегда должен был быть откровением для читателя.

Сны об отце

У нас в доме справлялись праздники – и Пасха, и Судный день. Сперва это была дань традиции. Но чем скромней и приблизительней становился с годами обряд празднования, тем торжественней было самоощущение отца. Ибо в празднестве видел он не праздник еды и обряда, а некий символ, для которого достаточно и намека, и приблизительного исполнения. Он чем дальше, тем больше укреплялся в боге. Вместе с тем, может быть, и сужая сферу божественного от пределов всеобщего до пределов собственной души. От пределов церкви до пределов веры. От пределов вероисповедания до пределов домашнего духа.

Подпольная иешива

Хумаш и трапеза сблизили учеников. Стол был накрыт белой скатертью. Бутерброды с треской, яйца, брынза, отварной картофель в мундирах. – Пока накрывается стол, – говорил Илья, – я покажу, как надевать талит. Во время чтения Торы наматываются вот так цицит на указательный палец, целуется свиток Торы. Илья первым надел талит, за ним остальные. Все смотрели на свечу, голубая капля выросла в светлый лепесток. Тишину нарушил Розенштейн. Маленький Гриша в зеленом берете.

На горе Нево

Здесь, на горе, еще пепельно-отрешенный свет закатившегося солнца. Время, когда для людей — поздно, а для Него — рано. В этом как бы ничейном времени Моисей оставался с самим собой, и в нем начинало пробуждаться чувство раскаяния, но являлся Он — внезапно, как перебой сердца, и прерывал это чувство. Теперь Он уже не явится — пришло время идти до конца, предъявлять окончательный счет своей душе. Оставленный людьми и Им, Моисей в безжалостном свете, впервые, видел жесткость своих поучений, от которых сам страдал. В эти мгновения он не способен был понять, где брал силы — за пределом возможного — решать судьбы целого народа. За этим мог стоять только Он.

Вечный шах

Я думала, сегодня его не будет, но он здесь, он улыбается, манит меня пальцем и ждет. Он, должно быть, счастлив, Шогер. Он давно хотел уличить меня в том, что запрещено под страхом смерти. А я только сейчас хватилась, что жакет с желтыми звездами висит на руке. Может быть, Шогер не заметил. Я могу еще надеть жакет, и тогда меня только высекут за горох. Может, только высекут… Но в жакет завернута партитура. Он увидит ее, с автографом Галеви, с двумя строчками Арона, и тогда сегодня, на генеральной репетиции, никто уже не выйдет на сцену и не крикнет: — Ребята! Вот «Жидовка»!

Кто сильнее, холера или цадик?

Наступила очередь второго опыта. Но для опыта этого требовался мертвец, из касты когонов. В целой касте когонов города X ни одного римскаго Курция не оказалось; никто не хотел нарочно умирать для блага общества. Наконец, сама холера, как бы в насмешку над самообольщением цадика, задушила одного старика когона, горьчайшаго пьяницу города Л. Цадик занялся сам его погребением. Он возложил на мертвеца почетное поручение земнаго посланника. Долго шептал он мертвецу на ухо свои изустныя наставления, как должен он себя вести, явившись пред верховным судом, и в каких выражениях обязан предстательствовать за еврейское общество. Процесс шептания продолжался довольно долго. Мертвец внимательно, молча его слушал. Еврейское общество, обрамливавшее эту оригинальную сцену, с выпученными глазами смотрело на живаго человека, серьёзно беседовавшаго с мертвецом. Цадик, окончив переговоры с своим посланником, вручил мертвецу письменное прошение к верховному суду.

Что слышно о холере в Одессе?

Нынешняя пандемия коронавируса – не первая и (пока), к счастью, далеко не самая страшная эпидемия в многовековой истории еврейского народа. К примеру, только в XИX веке и только в Российской империи евреи несколько раз жестоко пострадали от холеры, свирепствовавшей, в том числе, в губерниях черты оседлости. К счастью для историков, в это время у евреев уже появилась мемуарная литература. Благодаря которой сегодня мы можем узнать, в том числе, как еврейский народ переживал это бедствие, каким образом пытались противостоять болезни, и т.д.

Волчонок Итро

 А вот Ийов... Про Ийова даже такой образованный человек, как Илья Эренбург, не знал. Помню, читал я однажды Илью Эренбурга. Он рассуждал философски: что это за Б-г у евреев? Поспорил с сатаной, а жертвой несчастной у них человек вышел? Но если бы грамотный еврей Эренбург не поленился, зашел бы в нашу йешиву, я бы про Ийова ему такое порассказал, вмиг бы отказался от своего подзащитного. Ибо все воздается у Г-спода. Был этот Ийов ни вашим, ни нашим, когда состоял в «еврейском комитете» при фараоне, поэтому лишился всего, что нажил, семьи, богатства, почестей, и гнил заживо. Сам сатана воевал против него, обратившись то бурей, то зверем хищным, то кочевниками воинственными.

От Севильи до Кордовы

В конце XV века евреи Испании были убеждены, что в Азии существуют земли и страны, где правят евреи. Именно этой надеждой они и жили. Они были уверены, что рано или поздно в отчетах об экспедициях появится точная информация об этих государствах. Планы Колумба отражали сокровенные мечты иудеев…»

Диалог с Амосом Озом

Шестого ноября 2019 года в Москве скончался известный литературный критик и литературовед Лев Александрович Аннинский. Предлагаем нашим читателям текст беседы Анниского с классиком израильской литературы Амосом Озом, который вошел в книгу "Русские и нерусские", выпущенную в 2014 году издательством "Алисторус".

Шалаш – лучше не надо

С первых дней своего существования еврейская пресса регулярно публиковала т.н. "датские" материалы - статьи, рассказы или стихотворения, посвященные праздникам и другим значительным датам еврейского календаря. Множество соответствующих текстов написал и классик еврейской литературы Шолом-Алейхем. Предлагаем вашему вниманию один из таких рассказов, написанный, как нетрудно догадаться, к празднику Суккот (с которым, пользуясь случаем, мы поздравляем всех наших читателей).

Коганистическая трагедия

— Вы можете засвидетельствовать, сын мой, что жених ни на ком не был женат? — Никогда в жизни, ребе. — Вы его хорошо знаете? — Я солгал бы, если бы стал утверждать, что мог бы знать его лучше. — Тогда ты, наверное, знаешь, происходит ли он из семьи коэнов? — Конечно же, он происходит из семьи коэнов. Еще бы! — Благодарю тебя, сын мой. Ты предотвратил большое несчастье, — сказал раввин и закрыл лежащую перед ним книгу. — Этот мужчина не может жениться на этой женщине. Никогда не может коэн, потомок великих первосвятителей, брать в священные узы брака разведенную женщину.