С Богом в аду

Рабби Элиэзер Беркович (1908, Гроссвардайн – 1992) – один из самых известных еврейских религиозных мыслителей прошлого века. Среди прочего, в своих трудах он неоднократно пытался осмыслить трагедию Холокоста и ее смысл в контексте традиционной религиозной еврейской мысли.

Предлагаем читателям небольшой отрывок из книги р. Берковича «С Богом в аду: иудаизм в гетто и лагерях смерти» (With God in Hell: Judaism in the Ghettos and Deathcamps).

Жидачевский ребе в Аушвице

Воспоминания одного из узников концлагеря

Мы хорошо знали старого ребе из Жидачева. Я был еще ребенком, когда в годы Первой Мировой войны он прибыл в наш город в качестве беженца, спасаясь от наступающих российских войск. Я до сих пор помню трепет, который охватил всех нас, когда он отправился в микву. Окруженный помогавшими ему служками, он спустился в микву. Его наготу прикрывали большие полотняные полотенца, которыми его помощники окружили его со всех сторон, пока он окунался.

Йегошуа Айхенштейн, которого называют ребе из Жидачева-Гроссвардена, был сыном или внуком «старого» Жидачевского ребе. Выжившие узники Аушвица рассказывают легенды о величии этого человека. Несмотря на чудовищный груз повседневной жизни в этом аду, рабби Айхенштейн никогда не прекращал учить Тору. Даже во время каторжной работы он повторял по памяти отрывки из Талмуда. Нередко можно было услышать, как он читает по памяти псалмы.

Из голодного лагерного пайка ребе смог выкроить продукты, которые обменял на талит и тфилин. Мало того, что он ежедневно молился в них, вставая ни свет ни заря — он обходил других узников, уговаривая их возложить тфилин и облачиться в талит и произнести хотя бы самую короткую молитву.

Ребе был источником силы для всех, кто с ним общался. О нем говорили, что он зажег в сердцах людей множество искр радости, веры и упования.

Рабби Лео Бек

То, что в США называют реформистским иудаизмом, в Германии называли либеральным. Одним из выдающихся представителей немецкого либерального иудаизма был др. Лео Бек, раввин еврейской общины Берлина, возглавлявший при нацистах Имперское объединение немецких евреев (Reichsvertretung der Deutschen Juden). Он был немецким евреем, чувствовавшим себя как дома и в мире иудаизма, и в мире немецкой культуры (до того, как ее осквернили нацисты). За субботним чтением Торы он следил по греческому переводу (Септуагинте); его научные труды стали весомым вкладом в современную германскую иудаику.

Рабби Лео Бек

Как выглядела жизнь в Терезинштадте с точки зрения интеллигентного западного еврея? Рабби Бек говорил, что еврейские узники лагеря прекрасно понимали, что любой день, любой миг может стать последним. Никто не мог знать, не отберут ли его убийцы во время очередной «селекции». Однако евреи не сидели, сложа руки, оплакивая свою судьбу. Они проявляли сверхчеловеческое упорство, тайно собираясь под покровом ночной тьмы, чтобы поучить Тору, обсудить доклад  на еврейскую тематику, или послушать лектора, рассуждающего о вечных вопросах и тайнах бытия, недоступных человеческому пониманию. Участники этих мероприятий рисковали не только жизнью (если бы немцы их обнаружили), но и здоровьем: весь день узники были заняты на изнурительных каторжных работах, после которых им, в первую очередь, нужен был отдых, чтобы восстановить свои силы. Однако эти «духовные прививки», как называл их др. Бек, все эти лекции и доклады не только не ослабляли евреев, но, напротив, придавали им сил, воодушевляли их и давали жизненную силу, позволявшую выдержать лагерную жестокость.

«Мне никогда не забыть эти собрания», — писал др. Бек, — «Мы собирались в полной темноте. Зажженная свеча или даже спичка могла закончиться катастрофой для всех участников. Тем не менее, посреди этой тьмы я чувствовал свет. Лица этих евреев светились неземным сиянием, когда мы говорили о материи и духе, о вечных вопросах, о Боге, о евреях в этом мире и о вечности Израиля. В этой тьме я чувствовал свет — свет Торы».

Слушатели уверяли раввина, что учеба и лекции укрепляют их не только духовно — благодаря им улучшалось даже физическое состояние. «Я часто смотрел на этих людей. Их лица нельзя было различить, но я видел ярчайший свет», — заключает др. Бек.

Вернувшиеся домой

Двое братьев прятались на территории краковского гетто после того, как его население было ликвидировано. После нескольких месяцев подпольного существования их схватили немцы. Однако судьба неожиданно улыбнулась братьям — вместо того, чтобы расстрелять на месте, их отправили в специальную тюрьму СС. К величайшему удивлению, они обнаружили там группу хасидов, которые прятались в бункере, и были отправлены в тюрьму, когда их нашли.

Несмотря на то, что им пришлось сменить бункер на тюрьму, их образ жизни не изменился ни на йоту. Новомесячье ияра эти юноши отметили праздничной трапезой. Хотя у них было лишь несколько кусочков черствого хлеба, они не испытывали недостатка в радости, подобающей трапезе в честь начала нового еврейского месяца. У них не было с собой священных книг, поэтому они учили Тору по памяти. Своим поведением юные хасиды освящали Имя Всевышнего прямо в эсесовском застенке.  Грязная дыра в царстве СС стала, возможно, самым чистым местом во всем Кракове.

В той же тюрьме братья обнаружили старого семидесятилетнего выкреста, который крестился за тридцать лет до этого, и с тех пор не вспоминал о своем еврейском происхождении. Внезапно в нем пробудилось еврейское самосознание. Вместе со всей семьей он сдался гестапо, заявив, что он еврей. Этот старый выкрест, добровольно решивший разделить судьбу евреев, всей душой прикипел к молодым хасидам, окруженным атмосферой святости.

Еще один еврей, обретший свой дом, будучи в концлагере, позже рассказал, как это случилось. Однажды в их блок привели несколько венгерских евреев. С этого момента барак превратился в галицийско-венгерскую молельню (клаус или штибл), где евреи открыто молились, учили Тору, пели и танцевали. Шум, порождаемый молитвой и плясками, оказал глубокое влияние на нашего героя. Эти евреи напомнили ему образ «старых» евреев его детства, так что он, сам того не замечая, стал одним из них. Он стал участвовать в задушевных хасидских спевках и экстатических плясках. Он настолько глубоко погрузился в этот мир, что никто и не заподозрил бы в нем бывшего вольнодумца. Рассказывая свою историю, этот чудом выживший узник добавлял: «Я чувствовал, что как будто избавился от тяжкого ига Они пробудили во мне чувство, которое верующие называют упованием».

Еще один выживший вспоминал, что самым благородным человеком, которого ему довелось знать, был тридцатилетний мужчина по фамилии Левин. В лагерь он попал из Риги. У него было высшее биологическое и юридическое образование, его немецкий был безупречен, кроме того, он говорил на нескольких европейских языках. До того, как нацистские орды вторглись в Латвию, он был вольнодумцем, далеким от еврейства. Однако оказавшись в рижском гетто и  познакомившись там с несколькими религиозными евреями, он погрузился в изучение иудаизма и еврейского вопроса. В результате он нашел путь к Богу своих предков, обрел веру и стал искренним иудеем.

Рижское гетто, 1942

К тому времени, как Левин попал в лагерь, он стал глубоко верующим евреем. С другими узниками он постоянно вел долгие споры об основах иудаизма, важности божественных заповедей и проблемах еврейского национального существования. По словам очевидцев, нередко ему удавалось убедить других, что Провидение существует, а вселенная создана Всевышним. Три раза  в день, как положено по еврейскому закону, Левин молился. Вечером, когда каторжный заканчивался каторжный труд, он собирал для молитвы положенный кворум (миньян) из десяти мужчин. По понедельникам и четвергам Левин постился, отдавая свой мизерный паек слабым и больным. Часто он выступал перед людьми, столпившимися вокруг него в темной комнате, со всем достоинством и серьезностью, как будто дело происходило в лекционном зале в нормальных условиях и в нормальное время. Его слова рассекали тьму, окружавшую узников, ибо истинность слов раскаявшегося грешника Левина имела корни в другой реальности, пробивавшейся сквозь мрачные границы концлагеря.