Русские воспоминания

В 2020 году издательство Михаила Гринберга выпустило “Русские воспоминания израильского ученого” –  мемуары известного израильского филолога,  специалиста по истории персидской и таджикской литературы, а также истории «неашкеназских» (грузинских, горских, бухарских – и крымских) евреев бывшего СССР.

Предлагаем читателям небольшой отрывок из этой книги.

Иврит

 Посещение Черновиц обернулось побочным благом: я вернулся оттуда в Москву с учебником иврита «Говорящий на языке народа своего» Йехиэля-Йосефа Гольдбергера, изданным на немецком языке в 1889 году в Кракове, с иврит-русско-немецким словарём Йосефа Клаузнера  и хрестоматией для старших классов ивритских гимназий .

Освоив все 108 текстов, помещенных в «Говорящем», я решил что лучшим способом учить иврит будет чтение Танаха. На книжной толкучке в Камергерском переулке я купил два тома Танаха с параллельным текстом на русском и с помощью словаря Клаузнера начал читать его, страницу за страницей. Я закрывал листом бумаги русский текст и читал на иврите, и только когда словарь не мог помочь мне, отводил в сторону бумагу и читал в переводе на русский предложение, которое не сумел понять на иврите. Так я читал Танах в течение полутора лет (части, написанные на арамейском, я читал только по-русски). После Танаха я перешёл к чтению хрестоматии. Её я читал примерно год. У меня был (не помню, как он попал ко мне) сборник народной поэзии на идише. Однажды я сказал о нём Александру Эдельману, также учившемуся на кафедре иранской филологии, он был двумя курсами младше меня. Он рассказал об этом своему отцу Соломону (Шлойме) Бенционовичу и сказал мне, что тот хотел бы взглянуть на книгу. Я дал ему сборник, отец же передал книгу какой-то идишской певице, которая так мне её и не вернула. В возмещение Соломон Бенционович подарил мне три книжки «Ткуфы» , изданные в Москве в 1918 году. Я прочитал и их.

Только с 1951 года мой иврит стал превращаться из исключительно письменного языка в язык, воспринимаемый на слух. Я жил тогда в Сталинабаде . У меня был маленький радиоприёмник, который мог ловить передачи из Израиля, и я регулярно слушал, как станцию «Коль Цион ла-Гола» , так и внутреннее израильское радиовещание.

Заговорить на иврите я осмелился только в 1957 году во время Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Москве.

Во время этого фестиваля мне в руки попал роман «Камень над устьем колодца» Натана Шахама . Это был первый прочитанный мною современный роман на иврите. Мне он не понравился: на мой вкус, он был сильно проникнут духом социалистического реализма.

В конце июля 1957 года в Москве проходил Всемирный фестиваль молодёжи и студентов. На фестиваль прибыли многочисленные делегации из Европы, Азии, Африки и Америки. Из Израиля приехало две делегации: одна коммунистическая, другая общеизраильская. Делегации провезли в кузовах грузовых машин по Садовому кольцу, по сторонам которого стояли толпы москвичей. На бортах каждой машины было написано название страны, откуда приехали делегаты, и толпа встречала их овациями, аплодисментами и приветственными криками на известных ей языках: welcome, салям и т.д. Израильские делегации (мы не знали, что их две) были встречены молчанием. Я во весь голос крикнул «Шалом!», и толпа вокруг меня начала рассеиваться.

Советская сторона сделала всё или почти всё, чтобы предотвратить контакты между израильтянами и советскими евреями: выступления израильских ансамблей отменялись, переводились с места на место без предварительного извещения, на площадке, отведенной израильскому ансамблю, вдруг оказывалась группа из другой страны… Как бы то ни было, я сумел встретиться с израильтянами и поговорить с ними – впервые в жизни – на иврите.

В 1964 году на I Всесоюзной конференции семитологов я прочитал лекцию об идише, как субстрате современного иврита. Инициатором этого выступил организовавший конференцию известный советский арабист Григорий Шарбатов , горский еврей по происхождению. Лекция повлекла за собой два неожиданных последствия. После заседания, на котором я выступил со своей лекцией, ко мне подошёл человек лет пятидесяти и спросил: «Вы востоковед?» Человеком этим был Цви Плоткин , один из немногих остававшихся в Советском Союзе людей, писавших на иврите. Через него я познакомился с Цви Прейгерзоном  и Меиром Баазовым , и так стал четвёртым членом их ивритоговорящего кружка.

В начале 1965 года в коридоре Института востоковедения ко мне подошёл высокий мужчина лет сорока, представился на иврите: «Меня зовут Эмиль Тума, – и продолжил: – Мне сказали, что вы говорите на иврите. Мы с моей женой Хаей здесь уже несколько месяцев. Я приехал из Хайфы, чтобы написать и защитить здесь докторскую диссертацию». Это был член политбюро Израильской коммунистической партии Эмиль Тума . Мы часто встречались с ним в институте и в центральной библиотеке имени Ленина, они с женой и их сыном Мики приходили к нам в гости, я тоже бывал у них в их московской квартире. Кроме двух случаев, мы не говорили о политике. Один раз Эмиль сказал: «Нас попросили – меня и Хаю – взять интервью у Арона Вергелиса (главного редактора советского ежемесячника на идише «Советиш Геймланд») на тему, есть ли антисемитизм в Советском Союзе, и мы просим вас быть нашим переводчиком во время интервью. Что он скажет, мы и так знаем. А как считаете вы, есть ли антисемитизм в Советском Союзе?». «Есть», – ответил я. Во второй раз это случилось по окончании Шестидневной войны. Тогда он сказал: «Даже если Израиль захватит Каир, мира всё равно не будет».

Эмиль Тума

Моя лекция на I Всесоюзной конференции семитологов была частично опубликована в сборнике материалов конференции и вызвала большой интерес в Израиле. Мне стали приходить письма и даже статьи и книги, связанные с темой лекции. Я отвечал на каждое письмо и благодарил за каждую статью, так у меня возникла переписка с Израилем.

Мы  – Нелли и я – много читали самиздат: Солженицына, Шаламова, Евгению Гинзбург и других. Из книг, изданных на Западе и запрещенных в Советском Союзе, я с большим интересом прочитал Джорджа Оруэлла и «Обнажённого Бога» Говарда Фаста . После того как Ш.-Й. Агнон  получил Нобелевскую премию, доктор Йосеф Мирельман выслал мне восемь томов его полного собрания сочинений. Я отложил все дела и начал читать Агнона. (Когда в феврале 1970 года Агнон умер, моя телеграмма с выражением соболезнований была, насколько мне известно, единственной такой телеграммой, посланной из Советского Союза.)

Осенью 1967 года я организовал кружок по изучению иврита, может быть, один из первых в Москве. Занятия проходили один раз в неделю на квартире у семьи Меникер, в двух станциях метро от нашего дома. Мы учились по учебнику «Мори» («Мой учитель») Леви-Ицхака Риклиса. В конце каждого урока мы слушали песни Шломо Карлебаха, которые я переписывал с пластинки, подаренной мне Шимоном Маркишем. Мои ученики учились кто лучше, кто хуже, но все, кроме двух пожилых дам, репатриировались в Израиль.

Первая Симхат-Тора

Празднование Симхат-Тора в советской Москве

23 октября 1966 года посольство Ирана в Москве устроило торжественный приём в честь советской делегации на Международном конгрессе иранистов. Приём был назначен на два часа тридцать минут. День был тёплый. Я облачился в парадную одежду: белая рубашка, галстук, костюм. За пять минут до назначенного времени приехал в посольство. Мы ели, пили, разговаривали. Так, в приятной обстановке, прошло часа два.

Я и сам не знал, да и до сего дня не понимаю, почему, но после приёма я решил поехать в центральную московскую синагогу на улице Архипова: две станции метро, а там с четверть часа пешком. Прибыв на место, я увидел множество молодых, по большей части, людей, которые слонялись по улице, не заходя в саму синагогу. Я не видел ни одного знакомого лица. Стал прохаживаться и я: вдруг всё-таки увижу кого-нибудь знакомого. И увидел на тротуаре Плоткина с Прейгерзоном. Я подошёл, поздоровался, и мы начали разговаривать, на иврите, естественно. Они сказали мне, что сегодня – праздник Симхат-Тора. Прейгерзон узнал кого-то в толпе и махнул ему рукой, чтобы подходил к нам. Тот приблизился. Он выглядел моим ровесником, может, чуть младше. Прейгерзон представил нас друг другу: «Меир Гельфонд, Михаил Занд». Мы оба сказали: «Очень приятно». Имя Меир Гельфонд  ничего мне не говорило. Меир Гельфонд сказал мне: «Я прочёл вашу статью об иврите и идише. С большим интересом». Он критически посмотрел на мой франтоватый вид. Словно оправдываясь, я сказал, что был в иранском посольстве. «Что у вас за дела в иранском посольстве?» – спросил он. «Я был в Тегеране в научной командировке». «Ладно», – сказал он. Было видно, что всё это уже стало возбуждать у него подозрения. Я постоял с ними ещё несколько минут и ушёл. Меир остался с Прейгерзоном и Плоткиным. Не останавливаясь, я обернулся и увидел, что Меир Гельфонд начал что-то им с пылом втолковывать.

Забегая вперёд скажу, что с того дня и до нашей репатриации в Израиль я не пропустил ни одного праздника Симхат-Тора возле центральной московской синагоги.

Книгу “Русские воспоминания израильского ученого” можно заказать в московском издательстве Книжники.