Праздник огней на могиле рабби Меира

В 1882–85 годах в Палестине побывал Лоренс Олифант (1829–1888) — один из виднейших авантюристов викторианской эпохи, наиболее известный своими планами переселить евреев из Европы в Палестину.

Предлагаем читателям отрывок из его книги «Жизнь в Святой Земле» (Life in the Holy Land), в которой Олифант описал свои палестинские впечатления.

В начале мая в Тверии устраивают ежегодный праздник в честь рабби Меира, над могилой которого, расположенной в нескольких сотнях ярдов от серных бань, воздвигнуто большое святилище. Закончив свой визит к друзам, я твердо решил посмотреть эту ночную церемонию.

Был теплый влажный вечер, когда я приехал в Тверию, и обнаружил, что все население города пришло в движение. Расстояние от города до могилы раввина — около мили. Дорога была запружена группами еврейских мужчин, женщин и детей в лучших одеждах, устремившихся к месту празднования. Даже две или три лодки, на которых можно переплыть озеро [Кинерет], были «реквизированы», и, переполненные женщинами и детьми, медленно плыли в том же направлении; легкий бриз с трудом наполнял их огромные паруса.

В Тверии проживают от трех до четырех тысяч евреев, и здесь точно собралась, по крайней мере, половина из них, не говоря уже о приезжих из Иерусалима, Цфата и других мест. Евреи Тверии почти все сефарды, или испанские евреи. Их мужчины носят восточную одежду, в то время как женщины позволяют себе наряды, сочетающие западную и восточную моду. Приезжих, преимущественно ашкеназов (немецких евреев), легко отличить, поскольку они практически всегда носят платье, к которому привыкли в Восточной Европе. Должен признаться, что развевающиеся азиатские одеяния здесь предпочтительнее длинных кафтанов из России или Румынии.

Мужчины обычно ходят пешком, тогда как для женщин предпочтительный способ передвижения — верхом на осле; они выглядят весьма комично, когда сидят боком в своих турнюрах и юбках, спадающих ниже колен. Их кисти рук и шеи унизаны ювелирными украшениями, а парики нередко напоминают цветники. Как бы миловидны не были лица некоторых молодых евреек — впрочем, никто не может сравниться красотой с девушками-друзками! — ничего не может компенсировать мерзкую практику брить голову и носить парики из черного волоса, низко сползающие на лоб, чью поддельность никто даже не пытается скрыть.

Ничто не может сравниться в вульгарности с блеском украшений еврейских головных уборов. Кроме того, для вящего эффекта  некоторые дамы, дабы улучшить свою внешность, используют различные  румяна.

Евреи Тверии. Конец XIX века

Поскольку праздник выпадает на разгар купального сезона, берега озера выглядят очень оживленно. Вокруг бань, которые предприимчивые сирийцы арендовали у властей на год, воздвигнуто тридцать или сорок шатров. Арендаторы привели купальни в порядок, и даже обязались построить за свой счет проезжую дорогу до города, около полутора миль — для удобства пациентов, у которых нет своих шатров. Однако власти всполошились и категорически запретили им тратить собственные деньги на общественное благоустройство. В результате все купальщики вынуждены жить в шатрах или тростниковых хижинах, в которых страшно жарко днем, или ездить из города и обратно ради каждой ванны.

Эти пациенты со всех концов Сирии смешались с еврейской толпой, устремившейся к небольшому подъему, ведущему к гробнице, чья терраса уже была запружена народом. Пройдя под аркой, я очутился во дворе, в котором кружил традиционный хоровод, в котором участвовали исключительно мужчины. Нарядные женщины сидели группами, угощаясь лакомствами, принесенными с собой, и покуривая кальян. Вокруг шумно носились маленькие дети, свет бесчисленных светильников создавал атмосферу радости и праздника.

Покинув веселящуюся толпу и поднявшись по массивным каменным ступеням, я оказался в горнице, где находится могила рабби Меира, окруженная деревянной оградой, внутри которой, раскачиваясь, как у них это принято, всем телом  молились несколько раввинов и их последователей. Все помещение было ярко освещено лампами. В центре горницы, где толпился народ, стоял огромный светильник, у которого горело лишь несколько лампад. Еврей, вызвавшийся быть моим провожатым, провел меня в находившуюся за ним адски жаркую комнату, где сидел сам главный раввин. Тут же находился мужчина, который непрестанно и громогласно выкрикивал что-то, что я не смог опознать. Однако главный раввин, которому меня представили, объяснил, что он продает с аукциона право зажечь костры, которые вскоре вспыхнут в честь похороненного здесь рабби и рабби Шимона бар Йохая (который, впрочем, погребен в другом месте). Первоначальная цена за каждую из этих привилегий была два наполеондора. Первая ушла за три, о чем раввин объявил собравшимся громким еврейским напевом. Право зажечь второй костер ушло за меньшие деньги; по моим сведениям, вырученные средства раздают бедным. Затем было совершено еще несколько продаж — евреи боролись за честь зажечь обычные светильники. В среднем эта почесть уходила за половину наполеондора.

Затем сформировалось нечто вроде процессии, и толпа спустилась по ступеням во двор, в центре которого возвышались две колонны, увенчанные своего рода каменными блюдцами. Возбуждение стало всеобщим, танцы прекратились, мужчины и женщины принялись что-то громко скандировать. Какой-то мужчина вынес железную бадью с горящими тряпками, подожженными главным служкой, поставил ее в блюдце на вершине колонны, и вылил на тряпки бутылку керосина. Люди устремились вперед с приношениями, предназначенными для сожжения. Насколько я мог видеть, по большей части это были старые носовые платки и шарфы. Теоретически это должны быть ценные вещи, вышитые серебром и золотом, чтобы, после того, как они сгорят, это золото и серебро было собрано и роздано бедным. Однако я сомневаюсь, что вся куча тряпок, что мне довелось видеть, стоила хотя бы десять центов.

Затем зажгли и второй костер, и оба костра залили ярким светом разгоряченные лица смуглых мужчин с их длинными пейсами, и расфранченных женщин. Вся сцена выглядела в высшей степени оригинально и живописно. Вместе с тем, процессия вовсе не отличалась серьезностью и гармонией, полагающимся, на наш взгляд, подобным мероприятиям.

Взглянув со ступеней, на которых я стоял, на собравшуюся внизу толпу, я вдруг заметил бурную ссору, перешедшую вскоре в драку, сопровождавшуюся громкими криками; толпа начала беспорядочно метаться. Мне не удалось понять причину драки, но ее быстро остановил многочисленный отряд турецкой полиции, ринувшихся на дерущихся и обрушивших на них  удары прикладами своих ружей. Стычка быстро прекратилась, и зачинщиков вытолкали взашей.

Тверия во времена Лоренса Олифанта

Тем временем похожая церемония проходила в соседнем дворе, где зажгли несколько фитильных светильников. Паломники, собравшиеся в этом дворе, были ашкеназами, однако их более европейские одеяния выглядели не менее живописно. Важно отметить, что сефарды находятся в одном дворе, а ашкеназы в другом — ибо в Палестине между двумя ветвями еврейской расы нет особой любви. По большей части они живут в разных городах, и очень мало общаются друг с другом. Поэтому в Тверии почти все евреи — сефарды, а в Цфате — ашкеназы.

Празднование, которое я только что описал, является лишь бледной тенью гораздо более масштабной и значимой церемонии, которая произошла неделю спустя на горе Мерон, однако внешне она практически не отличается от той, что я видел, и я решил, что нет смысла ехать туда специально.

Евреи нередко приезжают издалека, чтобы собраться на горе, где зажигают множество костров в честь многочисленных великих раввинов, похороненных в этих местах. Меня заверили, что там действительно сжигают вещи большой ценности, и что празднества носят гораздо более шумный характер, и продолжаются всю ночь, а не прекращаются, как в Тверии, еще до полуночи. Я даже не стал затягивать свое пребывание до этого часа, довольствовавшись тем, что наблюдал церемонии, свидетельствующие, что и евреи не свободны от тенденции, характерной для всех остальных религий — потаканию грубым вкусам масс.