Первый Песах в оккупированной Польше

С первых дней войны историк-любитель рабби Шимон Хубербанд (1909–1942) начал вести подробные записи, посвященные жизни евреев оккупированной нацистами Польши, и, в первую очередь, ее религиозным аспектам: судьбе синагог, попыткам спасения священных книг, поведению верующих евреев, и т.д.

Хубербанд разделил судьбу большинства польских евреев, однако его бумаги уцелели. Часть из них была переведена на английский и опубликована в 1987 году издательствами Ktav Publishing House и Yeshiva University Press.

Предлагаем читателям небольшой отрывок, в котором рассказывается, как 80 лет назад, в 1940 году, польские евреи отпраздновали свой первый военный Песах.

Фотографии с сайта института Яд Вашем.

Регистрационная карточка Шимона Хубербанда

Всю зиму евреи беспокоились, что будет с мацой. За неделю до Песаха стало понятно, что хотя Кегила (официальная еврейская община) не сможет предложить мацу вместо хлеба по карточкам, маца [в Варшаве] будет.

Раввины разрешили использовать ту муку, которая есть на рынке. Они откошеровали печи к Песаху, и маца была испечена. Цена оказалась запредельной, однако Джойнт раздал огромное количество машинной мацы, испеченной за границей, и таким образом снизил цену. Килограмм мацы стоил от 30 до 50 злотых. Так же испекли немного береженной мацы – из зерна, сжатого в 39 году в присутствие евреев, за которым специально следили с момента жатвы.

Нашлась даже маца, испеченная прямо накануне праздника. Ее испекли для личных нужд несколько хасидских раввинов. Во время выпечки они распевали псалмы из Галеля, как в старые добрые времена.

Крестьяне привезли в город яйца, картофель и разные овощи. Все стоило достаточно дорого, однако яиц и картофеля оказалось достаточно. Богачи даже купили на Песах мясо и рыбу.

Раввины заключили традиционные контракты на продажу квасного. По дворам разъезжали телеги с большими котлами кипящей воды. С них кричали: «Кошеруем все!» Чаще, чем обычно, можно было видеть еврейских мальчиков, носящихся от одного еврейского дома к другому с криком: «Отдайте мне ваше квасное, я его сожгу». Однако вместо того, чтобы сжечь, мальчишки его съедали.

Вина для четырех бокалов было достаточно, в витринах различных лавок было выставлено немало разных вин, которые евреи охотно покупали.

Несмотря на то, что Варшава была заполонена десятками тысяч беженцев, изгнанников и жертв бомбежек, Кегила не стала проводить традиционную предпасхальную кампанию сбора средств для нуждающихся. Широкомасштабную кампанию провел Джойнт, раздававший продуктовые наборы, включавшие мацу, яйца, жиры, сахар и т.д. Помимо этого, Джойнт раздал огромные суммы денег. Координационный комитет, позже переименованный в Еврейскую общественную организацию самопомощи, также провел масштабную кампанию. Его финансовый отдел собирал деньги среди варшавских евреев под лозунгом: «Пасхальная маца для беженцев и жертв бомбежек». Стоит отметить, что организация так же устроила отдельный сбор средств среди самих беженцев, через свой отдел по делам беженцев по адресу Тломацкая, 7. Кампания среди беженцев принесла ок. 30 тысяч злотых.

В этот год евреи отпраздновали Песах в приподнятом настроении. Как раз в это время немцы вторглись в Бельгию и Голландию. Среди евреев ходили фантастические слухи о чудовищных поражениях и потерях немцев в Голландии и Бельгии. Люди говорили – нет, кричали! – что скоро придет избавление. Из Вильно в Варшаву родственникам было отправлено множество писем, в которых эзоповым языком сообщалось о колоссальных немецких потерях. Аналогичные письма были получены от родственников в Италии. Эти письма усилили слухи о поражении немцев. Евреи рассуждали так: «Мы не знаем, что происходит на самом деле, поскольку живем в одном большом концлагере, однако в других странах евреи точно знают, что происходит в мире, и, если они это пишут, значит, это правда».

Несмотря на запрет общественных молитв, во многих дворах собрались миньяны. Во многих случаях собравшиеся на миньян вместе делали праздничный кидуш. Хасиды собирались после праздничной трапезы, чтобы выбить спиртного. Танцев не было.

На Песах я поехал [из Варшавы] в Петроков. Ехать на поезде было нельзя, поскольку евреям это запретили, даже если у них был пропуск. Поэтому на Гржибовской улице была устроена биржа машин. Там рядами стояли грузовые машины, в которых поставили лавки, а также обычные такси. Поездка до Петрокова на грузовике стоила 50 злотых с человека, на такси – 80 злотых.

Ездить на грузовиках евреям так же было запрещено. После введения закона о принудительном труде, евреям запретили ездить из города в город, поскольку они не имели право покидать город, где были зарегистрированы в качестве работников. Поэтому грузовики ездили, прикрыв кузов брезентом, чтобы никто не видел, что там евреи. Таксисты ехали а дикой скоростью и утверждали, что везут неевреев. Однако не было ни единого случая, чтобы такси задержали. Из соображений безопасности я поехал на такси.

Такси ехало очень быстро, расстояние от Варшавы до Томашова мы преодолели за 45 минут. До Томашова мы не видели ни одного немца. В Томашове такси на минуту остановилось на рынке, из-за небольшой проблемы с мотором. Нас сразу же окружило около десяти молодых неевреев в нарукавных повязках со свастиками. Это были подростки 12-14 лет, они начали бить евреев, сидевших в такси. С одного они сорвали шляпу, с другого очки, у третьего вырвали чемодан. Мы ничего не говорили и не кричали, поскольку рынок был полон фольксдойче в таких-же повязках. Тем временем подростки заявили, что оторвут евреям головы; один сказал, что застрелит их, и т.д. Мы поняли, что стоит нам издать хоть малейший звук, и мы пропали. Поэтому мы молча терпели.

Все это длилось минут пять. Наконец, водитель починил мотор, мы сорвались с места и понеслись с максимальной скоростью. Оказавшись за городом, мы, наконец, облегченно вздохнули. Инцидент занял не больше 5 минут, но мы были так напуганы, что они показались нам вечностью.

В двух километрах от Томашова, в деревне около Вольбужа, нас остановили двое польских полицейских. Семь пассажиров-евреев заплатили по 10 злотых, и мы поехали дальше. По дороге из Томашова в Петроков мы видели военную полицию, офицеров и солдат. Никто нас не задержал. Когда такси остановилось около петроковского гетто, мы были счастливы. Вся поездка заняла около двух часов, но нам было очень страшно.

«Порядок везде одинаков»: в Петрокове действовали те же антиеврейские распоряжения, что и везде. Здесь евреев тоже гоняли на тяжелые принудительные работы. Однако ситуация все-таки была немного лучше, а жизнь немного спокойнее, чем в Варшаве.

В Петрокове также удалось испечь мацу. Раввин разрешил печь мацу из ячменя, чтобы помочь руководству общины, хотя, как выяснилось, необходимости в этом не было. Очень много народу пришло продавать квасное. Богослужение в синагогах и домах учения было запрещено, однако народ молился в многочисленных частных миньянах. В гетто не было практически ни одного дома, где бы не собрался миньян. Петроков отличился и в другой области: здесь ежедневно работала миква с подогретой водой. В Варшаве это было запрещено под страхом смерти, как саботаж. Варшавского резника Йегошуа Лернера арестовали за нарушение запрета еврейского ритуального убоя. Он оказался в тюрьме вместе с тремя еврейскими мясниками.

Как и в Варшаве, во время молитвы народ говорил об «очень хороших новостях» — что «злодеи» разбиты в пух и прах. Говорили, что их армия разгромлена, флот уничтожен, самолеты и танки подбиты, и т.д.

После праздничной трапезы я подошел к окну и заметил необычное явление. Сотни парочек прогуливались по улице, как будто не было никакой войны.

В первый день будней праздника я побывал в офисе общины. В это время глава юденрата Мошека Тененберг, да отомстит Всевышний за его кровь, принимал там представителя гестапо. Тененберг беседовал с ним холодно, рассудительно, с чувством собственного достоинства. В начале  разговора Тененберг стоял. Когда гестаповец предложил ему сесть, Тененберг, разумеется, согласился.

На второй день будней праздника я увидел, как немецкий майор Дрешель, страшный антисемит, прогуливается с Тененбергом и заместителем главы юденрата Варшавским. Я был в шоке, но евреи Петрокова не видели в этом ничего необычного, они привыкли.

В Варшаву я вернулся на грузовике, помня о проблемах, возникших во время поездки на такси. В грузовике ехало около 40 евреев. Нас плотно накрыли брезентом, так что не было ни одного просвета. Все пять часов, которые длилась поездка из Петрокова до Варшавы, мы дрожали от страха.

Когда мы добрались, мы поняли, что у нас по-прежнему есть повод для страха. В Варшаве в самом разгаре была облава. Немцы хватали и задерживали людей, а некоторых убивали прямо на улице. Даже в сердце еврейского квартала, на улице Заменгоф, 2 мая 1940 немцы застрелили трех евреев.