Изгнание Ишмаэля
Профессор Нахум Сарна [1]
Двадцать первая глава книги Берешит начинается радостным известием: у Сары, жены Авраама, родился долгожданный сын: «И вспомнил Господь о Саре, как сказал; и сделал Господь Саре, как говорил. И Сара забеременела и родила Аврааму сына в старости его, к сроку, о котором говорил ему Бог. И нарек Авраам имя сыну своему, родившемуся у него, которого родила ему Сара, Ицхак» (21:1-3).
К сожалению, рождение Ицхака стало причиной раздоров в семье Авраама. Ревнивая мать, Сара потребовала изгнать наложницу Агарь и ее сына Ишмаэля: «И сказала она Аврааму: выгони эту рабыню и сына ее, ибо не будет наследовать сын рабыни этой с сыном моим, с Ицхаком» (там же, 10).
Это требование очень расстроило праотца, и он явно не хотел соглашался. Только после того, как Сару поддержал сам Всевышний, Авраам, наконец, принял решение: «И показалось это Аврааму весьма прискорбным из-за сына его. И сказал Бог Аврааму: не огорчайся ради отрока и рабыни твоей; все, что скажет тебе Сара, слушайся голоса ее, ибо в Ицхаке наречется род тебе… И встал Авраам рано утром, и взял хлеба и мех воды, и дал Агари, положив ей на плечи, и ребенка, и отослал ее» (там же, 11-14).
Этот сюжет вызывает несколько естественных социологических и теологических вопросов. Каков был легальный статус Ишмаэля и какие права давал ему этот статус? Как может Писание утверждать, что Бог одобрил поступок, кажущийся в высшей степени антигуманным?
Если начать с библейского текста, то можно с уверенностью сказать, что Ишмаэль считался законным сыном Авраама. Библия неоднократно это подчеркивает:
И родила Агарь Авраму сына, и нарек Аврам имя сыну своему, которого родила Агарь, Ишмаэль.
И взял Авраам Ишмаэйла, сына своего… А Ишмаэль, сын его, был тринадцати лет при обрезании края плоти его. В тот же самый день обрезаны были Авраам и Ишмаэль, сын его.
Там же, 17:23, 25-26
И показалось это Аврааму весьма прискорбным из-за сына его.
Там же, 21:11
Когда праотец Авраам скончался, «похоронили его Ицхак и Ишмаэль, сыновья его, в пещере Махпела» (там же, 25:9). Наконец, рассказывая о родословной Ишмаэля и его потомков, Тора прямо говорит: «Вот родословная Ишмаэля, сына Авраама» (там же, 25:12).
Более того, Сара с самого начала заявила, что согласна признать сына Агари своим: «И сказала Сарай Авраму: вот, Господь лишил меня плодородия; войди же к рабыне моей: может быть у меня будут дети через нее» (там же, 16:2). Потребовав изгнать Агарь, она фактически взяла назад свое слово.
Сара приводит Агарь к Аврааму. Луи Жан Франсуа Лагрене, 18 в.
Таким образом, легальный статус Ишмаэля не вызывает сомнений. Он был законным сыном своего отца Авраама. Однако давал ли этот статус автоматическое право наследования? Поскольку, оправдывая свое требования, Сара заявила: «Не будет наследовать сын рабыни этой с сыном моим, с Ицхаком», – на первый взгляд, давал. В противном случае присутствие Ишмаэля не представляло бы угрозы, и в столь решительных действиях не было бы никакой необходимости.
Согласно законам Хаммурапи[2], сыновья рабыни наследуют наравне с сыновьями свободной женщины, при условии, что отец узаконил их по собственной инициативе. Если же отец не признавал сыновей, и они, и их мать-рабыня получали свободу:
А если отец при своей жизни не сказал сыновьям, которых ему родила рабыня: «Мои сыновья», то после того, как отец умрет, сыновья рабыни не должны делить имущество, что в доме их отца вместе е сыновьями супруги, но рабыне и ее сыновьям должна быть предоставлена свобода.
Неизвестно, какого рода узаконивание требовалось в том случае, когда жена сама предлагала мужу рабыню, чтобы та родила ей сына и наследника. Однако в любом случае сын рабыни обладал не меньшим статусом и правами, чем обычный раб; кроме того, мы уже видели, что Авраам признавал Ишмаэля законным сыном.
В законах Липит-Иштара[3], составленных примерно за 150 лет до кодекса Хаммурапи, сказано, что сын рабыни теряет право наследования в обмен на вольную:
Если человек женился и его жена родила ему детей, и эти дети живы, и рабыня также родила детей своему хозяину, (но) хозяин даровал свободу рабыне и ее детям, то дети рабыни не имеют права делить имение с детьми своего (прежнего) хозяина.
В свете сказанного выше можно с уверенностью утверждать, что Ишмаэль, как законный сын Авраама, имел право на часть наследства. В свою очередь, Сара потребовала, чтобы Агарь и ее сын получили свободу и таким образом лишились прав на наследование семейного имущества. И если это так, то все происходило в соответствии с общественными нормами и законодательной практикой того времени. Соответственно, Авраам переживал не из-за законности этого шага – в этом не было никаких сомнений – но из-за своей отцовской любви, а также морально-нравственных соображений.
Таким образом, если рассматривать весь этот эпизод в контексте тогдашней ближневосточной действительности, это позволяет гораздо лучше понять характер праотца Авраама. Праотец предстает здесь человеком, разрывающимся между различными привязанностями и вынужденным сделать мучительный выбор между тем, что общество и закон полагают вполне допустимым, и собственными морально-нравственными требованиями. При этом библейский рассказ не оставляет сомнений, какой выбор сделал бы Авраам, если бы требование Сары не поддержал сам Всевышний.
Появление Бога в этом рассказе наглядно свидетельствует о нравственной чувствительности рассказчика. По его мнению, это могло быть единственным оправданием данного шага. Еще интереснее, что Бог тоже был вынужден «оправдываться» за то, что поддержал Сару. Он поступил так по двум причинам: во-первых, потому, что «семя Авраама» продолжится через Ицхака; а во-вторых, заверил, что не оставит бывшую наложницу и ее сына. Они не пропадут без вести в пустыне вокруг Беер-Шевы – напротив, Ишмаэля ожидает славное будущее: «Но и сын рабыни, – народ произведу Я от него, потому что он потомок твой» (Берешит, 21:13).
Стоит обратить внимание на мягкий переход от мотивов Сары к мотивам Всевышнего. Сару беспокоит только одно – защита имущественных интересов своего сына. Бога же волнует потомство Авраама, необходимое для осуществления главного замысла божественной истории. Таким образом история, начавшаяся как размышления о социальных и законодательных нормах древнего Ближнего Востока, на страницах Писания стала рассказом о ситуации, сопряженной с нравственным выбором и связанной с долговременными планами Творца.