Грозные дни в Вильно в 1938
В 1938 году выросшая в светской семье еврейских эмигрантов из России молодая американская исследовательница еврейской (идишской) литературы Люси Давидович приехала в Вильно учиться в аспирантуре YIVO (Исследовательский институт идиша). Поскольку в начале войны ей удалось покинуть Европу, она стала одним из немногих уцелевших свидетелей последнего мирного года «литовского Иерусалима».
Предлагаем читателям отрывок из воспоминаний Давидович, опубликованных в 1989 году.
Через месяц после моего приезда в Вильно наступили Грозные дни, начавшиеся двухдневным празднованием Рош га-Шана, еврейского Нового года, и закончившиеся Йом Кипуром (Судным днем), самым главным праздником еврейского календаря. В эти дни институт был закрыт. Я еще осваивалась, не успев приспособиться к местной рутине работы и выходных, поэтому у меня совершенно не было времени подумать, как я проведу праздники. Дома, в Нью-Йорке, еврейский Новый год был временем, когда ходят на работу и в школу, а дома устраивают праздничную трапезу. Однако в Вильно мне хотелось провести праздник так, чтобы почувствовать связь с прошлым, с традицией. Но я понятия не имела, как это сделать, и не знала никого, кто мог бы меня научить.
Еврейский Новый год наступил в воскресенье вечером, 26 сентября 1938 года. Еврейские лавочники Вильно начали запирать свои магазины, закрывая витрины горизонтальными металлическими засовами. Деловая жизнь и торговля в городе практически замерли. Воцарилась тишина. Внезапно улицы стали совершенно непривычными. Поскольку не стало людей, Вильно казался заброшенным городом.
На следующее утро эту пустоту заполнили виленские евреи, в праздничных одеждах шествовавшие по пустым улицам в синагоги. Воцарилась атмосфера радостного возбуждения. 105 виленских синагог и молелен, в большинстве своем продававших места на Осенние праздники, были переполнены.
Я очень хотела побывать на богослужении в синагоге, но робела, поскольку не знала ритуала. Что я там буду делать? Никогда в жизни я не была на службе в синагоге, хотя иногда заходила в реформистский храм Эману-Эль, который, из-за огромного внутреннего пространства и органа мои друзья называли еврейским собором. Наконец, я решила присоединиться к толпе, заполнившей синагогальный двор. Я наблюдала за людьми, рассматривала их платье и прислушивалась к разговорам – как они поздравляют друг друга и обмениваются пожеланиями на новый еврейский год.
Единственным моим виленским знакомым, как-то связанным с синагогой, был Эли Тейтельбаум, руководитель хора в синагоге Тагарат Кодеш (Хоральной синагоге), однако договариваться с ним было слишком поздно. Наконец, справившись с волнением, я попыталась пробраться на женскую галерею Большой синагоги, но меня не пустили, поскольку у меня не было билета. Тогда я решила попытать счастье в Хоральной синагоге. Там, решила я, мне будет более комфортно, это напомнит мне храм Эману-Эль.
Большая синагога
В Хоральной синагоге молились преуспевающие виленские евреи: адвокаты, врачи, бизнесмены… Здесь, как я выяснила, тоже был отдельный вход на женскую галерею – т.е. совсем не похоже на Эману-Эль. Все еще не имея билета, я попробовала войти. Это было здание с элегантным и величественным убранством и архитектурой и высоким куполом и впечатляющим ковчегом в мавританском стиле; откуда-то сверху звучал хор.
По виленским стандартам женщины были одеты достаточно модно. Было видно, как они оценивают взглядом каждую вошедшую. Мне вручили молитвенник. Я могла опознать довольно много еврейских слов, но смысл текста от меня ускользал, поскольку у меня не было ни малейшего интереса, о чем эта служба. На мессе в виленском соборе мне было бы гораздо привычнее. Моя латынь была гораздо лучше моего иврита, а многолетнее слушанье баховской мессы си минор познакомило меня с литургией. (Двадцать лет спустя, когда я начала ходить в синагогу, я открыла, что Sanctus в мессе – видоизмененная Кдуша (освящение Имени Всевышнего), интегральная часть еврейского богослужения).
Отчаявшись разобраться в молитвеннике, я просто стала слушать звучный тенор кантора. Хор мальчиков, которым дирижировал мой приятель Эли, звучал приятно, его каденции казались гораздо более еврейскими, чем музыка в храме Эману-Эль. Поскольку Хоральная синагога была традиционной, в ней не было органа. Некоторое время я наслаждалась пением, но, поскольку я не понимала службы, мне стало скучно. Никакое синагогальное богослужение, подумала я, не будет таким впечатляющим, как месса Баха. Увидев, что некоторые женщины уходят, я тоже ушла.
Больше я никогда не была в Вильно на еврейском богослужении, хотя часто говорила с Калмановичем о своей тоске по религиозному опыту, который, как мне хотелось, должен был найти выражение в музыке. Это направление непреднамеренно указал мне мой отец, с которым мы часто слушали записи величайших канторов, исполнявших отрывки субботнего и праздничного богослужения. Однако Калманович отвергал мои представления как слишком романтические. Он постоянно предупреждал меня, что того, что я ищу, больше нет.
Парадоксальным образом Грозные дни так же дали мне возможность стать свидетелем агрессивности виленских вольнодумцев. Когда Даниэль Лернер, самый пламенный бундист в аспирантуре, узнал, что на Рош га-Шана я была в синагоге, он настоял, чтобы во время чтения Коль Нидрей, первой и самой торжественной из молитв Судного дня, я пошла с ним на встречу местного отделения молодежной организации Бунда Цукунф («Будущее»). Встреча так же была частью традиции – традиции еврейских левых, которая, как я с удивлением узнала, еще сохранилась. В 1880-х – 1890-х годах еврейские анархисты и социалисты устраивали в этот день поста и молитвы «Йом-кипурные балы» и другие провокационные мероприятия, высмеивающие еврейскую религиозность. Мне казалось, что про это давно забыли. В Нью-Йорке уже никто не устраивал демонстраций против религиозных практик, поскольку к тридцатым годам соблюдение заповедей находилось едва ли на самом низком уровне в еврейской истории.
Когда в назначенный час мы вошли в зал, он был переполнен. Здоровая толпа – порядка 200 юношей и девушек, все в красных галстуках – весело тусовались и общались. Приглашенный лектор, варшавский бундист Йосеф Брумберг, депутат варшавского городского совета и заместитель директора санатория им. Медема, произнес старомодную пламенную речь против религии. Молодежь восторженно аплодировала. Митинг завершился исполнением гимна Бунда.
Плакат молодежной организации Бунда Цукунф
Столь агрессивное проявление «анти-клерикализма» казалось мне анахронизмом. По-видимому, присутствующие просто не осознали, что давно победили в этой войне. Я ушла с собрания столь же разочарованной и неудовлетворенной, как и из синагоги в Рош га-Шана.
Днем мы с друзьями совершили прогулку по берегам Вилии и Виленке и в парке вокруг Замковой горы. День выдался солнечный и теплый. Мы были не одни. Вокруг гуляли толпы – по крайней мере, так мне казалось – молодых евреев, пребывавших в веселом праздничном настроении. Судя по всему, это стало здесь своего рода «контртрадицией» вольнодумцев – проводить Грозные дни, гуляя по берегам виленских рек, вдали от еврейского квартала. Если погода позволяла, светские евреи, не переступавшие порог синагоги, собирались здесь, чтобы насладиться выходными.