Еврейский юмор
Что такое юмор? Кто его придумал? Неужели опять евреи?!
Мы, если честно, не знаем, но нам известно следующее. Для существования юмора необходимы как минимум три вещи: логика, выявляющая странные и неадекватные явления; чувствительность к несправедливости и несовершенству мироздания; упор на особой роли языка[1] и умелое владение всем его инструментарием, в первую очередь каламбурикой. Учитывая историческую еврейскую чувствительность к языку, к любого рода несправедливости и насилию, а также оттачивающую логическое мышление традицию ученого спора, было бы странно, если бы евреи не славились своим юмором.
В сегодняшнем глобализованном мире повсеместно котируются как особо достойные два национальных вида юмора: британский и еврейский.
Талантливые мореплаватели, миллионы бочек рома и десятки тысяч миль плетей (да “тысячи чертей!”) помогли Британии покорить мир в XVIII и XIX веках, а неповторимый юмор и восхождение кузины-Америки на мировой сцене прочно закрепили победу за британцами в XX и XXI столетиях путем превращения английского языка в универсальный lingua franca.
Евреи – народ, избранный своим Богом и сумевший убедить иных в этой избранности– сумели пронести через века поношений, гонений и существования на чужой территории идею первичности слова – и мысли, им выражаемой – над материей. Вместе с этой идеей они сохраняли понятие высшей и земной справедливости и поистине библейскую жестоковыйность: упрямую волю к жизни, непокорство тяжелым обстоятельствам, непреклонное стремление творить, культивировать, совершенствовать, говорить новое, ценное слово; словом — стремление быть похожими на Бога[2].
В ХХ веке двухтысячелетний стон по утраченному Иерусалиму чудом превратился в песню радости o вновь обретенной родине. Наличие собственной страны и набиравшая темпы секуляризация придали нации уверенность в своем праве транслировать на мир не только образ трагично непонятого цивилизатора, очерненного светоча для народов, но и давно существующую внутреннюю традицию самоиронии и критики любых вышестоящих инстанций. Вытекающая из легалистических талмудических дебатов привычка бесстрашно зреть в корень [3] (по крайней мере, бесстрашно к этому стремиться) часто приводила к парадоксальным, абсурдным заключениям, но обескураживающий результат никак не умалял ценности процесса.
Двое раввинов до поздней ночи дискутировали о бытие Божьем. Используя неопровержимые аргументы из Священного Писания, они окончательно опровергли существование Творца. На следующий день один из раввинов крайне удивился, увидев как его коллега направляется в синагогу на утреннюю службу.
“Мы же договорились, что Бога нет!” сказал он.
“Я понимаю. Но какое отношение одно имеет к другому?” ответил другой.
В современном мире британцы используют юмор в большой мере для того, чтобы скрасить разочарование и беспомощность от потери империи. Евреи же, помимо «скрашивания» своей беспомощности самоуничижительными анекдотами (по принципу «если первым посмеешься над своими недостатками, даже мнимыми, то предупредишь издевательства врага») — своим характерным юмором стремятся поставить перед миром зеркало, в котором Бог есть одно из творений человека, причем творение, весьма похожее на него. Как ни странно, антропоморфный Бог вытекает из вековых отношений евреев с Ним же: ему адресуются подробные просьбы и даже требования.
Нищий одинокий еврей, проживающий в коммунальной квартире со слепой матерью, в своих ежедневных молитвах простит Господа улучшить его жизнь. Наконец, Бог решает удовлетворить его молитвы, исполнив только одно-единственное желание…
Еврей говорит: Спасибо, Господи! Моё единственное желание — чтобы моя мама увидела, как моя жена вешает на шею моей дочери двадцатимиллионное ожерелье в моём шестисотом Мерседесе, припаркованным около бассейна рядом с моим особняком в Беверли Хиллс!
Бог: Чёрт! Мне ещё многому надо поучиться у этих евреев!
Среди мудрецов, глупцов и всех остальных ведется вечная полемика по поводу Его целей, средств[4]— и даже самого его существования.
Настоящий юмор всегда проходится по устоям общества косой. Однако у нации, которую столько раз пытались вырубить под корень, не могло остаться святых коров. Интимность взаимоотношений часто сопряжена с собственничеством, но обратное также верно, и чем больше евреи шли на сближение с окружающим миром, тем дальше, казалось, отходил от них тот Бог-партнер, с которым они привыкли связывать все аспекты своего существования.
Жертвам жизненных перипетий и прочим страдальцам пессимизм Абрама Хайяма (Игоря Мироновича Губермана, автора эпиграфа к этому эссе) весьма понятен, хотя соломоново мнение в этом вопросе было озвучено юным философом, казалось, совсем еще не узнавшим жизнь:
Урок атеизма в школе. Учительница говорит детям:
— Дети, бога нет; давайте все дружно покажем вверх фигушки.
Все дети показывают, один Вовочка — нет.
— Вовочка, а ты почему не показываешь?
— Марь Иванна! Если бога нет, то зачем показывать? А если есть, то зачем отношения портить?
Великий французский философ Блез Паскаль вовочкин прагматизм обязательно поддержал бы[5], хотя, равно как и Вовочка, евреем не числился. Как ни парадоксально — и совсем уж как в анекдоте — именно еврей Спиноза категорически не принимал концепцию Бога как личностного существа[6]в традиционном религиозном понимании: “в природе Бога не имеют место ни ум, ни воля”.
Для многих сегодня суть заключается не столько в вопросе существования Творца[7], сколько в качестве и тоне отношений[8] одного-на-всех Бога и каждого отдельного еврея.
Кто создал кого — для многих вопрос далеко не разрешенный, и в результате этого даже в стремление быть похожим на Бога закрадывается двоякость.
— Скажите, ребе, что будет, если я нарушу одну из заповедей?
— Что будет?! Что будет… Останутся еще девять.
Однако, какого бы Всевышнего ни нарисовал себе еврейский юморист[9]— Бога Паскаля, или Бога Спинозы, или Бога Авраама, Ицхака и Йакова, в самых многогранных, самых удачных своих проявлениях еврейский юмор показывает теснейшую взаимосвязь между двумя понятиями — такими разными, такими близкими и настолько нуждающимися друг в друге:
И спросит Бог:
— Никем не ставший,
Зачем ты жил? Что смех твой значит?
— Я утешал рабов уставших, — отвечу я.
И Бог заплачет.
(И. Губерман)