Евреи молчания. Глава 4: Бабий Яр
***
Киев заставляет вспомнить о Бабьем Яре. Киев – это Бабий Яр. Нет, я не хочу сказать, что Киев не красив – он восхитителен. Потрясающие виды, парки и дворцы, старинные церкви и музеи, гостиницы и рестораны, зеленые холмы и горы, река Днепр… Настоящий рай для туристов!
Однако для еврейского туриста в столице Украины есть лишь одно интересное место – «достопримечательность», которой нет на карте, отсутствующая в программе организованных экскурсий: Бабий Яр. Куда бы вас не вели, вас не покидает чувство, что нечто, самое главное, от вас скрывают – тысячи, сотни тысяч убитых душ, превращающих этот мегаполис в город ужаса. И наконец, вы понимаете, что нет никакой необходимости, чтобы вам показали конкретное место, где в 1941 году, между Рош га-Шана и Йом Кипуром было погребено неизвестное число мертвых и еще живых евреев. Официальные экскурсоводы совершенно правы: совершенно незачем идти туда, в Бабьем Яру совершенно нечего смотреть[1] Все, что нужно, можно увидеть в любом микрорайоне, в любом сквере, на любой улице. Все, что вам нужно, это немного воображения – и за внешней оболочкой вы сможете увидеть Бабий Яр с памятником… Богдану Хмельницкому, человеку, предвосхитившему Бабий Яр, проложившему путь и сделавшему Бабий Яр возможным[2].
Украинцы гордятся войнами, которые он вел против иноземных захватчиков. Богдан Хмельницкий – национальный герой Украины; тот самый Хмельницкий, который в 1648-49 годах убивал стариков, женщин и детей, и уничтожал беззащитные еврейские общины. Однако это мелочь, практически не умаляющая его героизма. Памятники Хмельницкому, воздвигнутые в Киеве и других городах, вовсе не призваны увековечить именно эти страницы его биографии. Он убивал евреев – и что с того? Не слишком ужасное преступление, а кроме того, это дело прошлое. Украинцы легко прощают подобные грехи. А если евреи не готовы простить, это их дело. Украинцы – гораздо большие реалисты. Из уважения к Хмельницкому они забыли и Бабий Яр.
В качестве воина, надеявшегося мечом достичь независимости для своего народа, Хмельницкий потерпел неудачу. Однако в качестве убийцы евреев он преуспел. История Бабьего Яра останется в памяти в качестве величайшей его победы.
Сколько евреев было убито в Бабьем Яру? Точные подсчеты здесь вряд ли возможны. Одни говорят семьдесят тысяч, другие – сто или сто пятьдесят тысяч. В отличие от Освенцима, немцы и их местные пособники не утруждали себя статистикой – возможно, поскольку украинцы не сильны в вычислениях.
Очевидцы рассказывают, что несколько месяцев после бойни из земли били гейзеры крови. Там все время натыкались на трупы. Буквально недавно там раскопали очередную братскую могилу, и все полагают, что это далеко не последняя. Поэтому невозможно доверять цифрам – сами убитые время от времени указывают на необходимость уточнения прежних оценок.
Бабий Яр в процессе замывки, Киев, 1959.
Фотопанорама, сделанная Виктором Некрасовым
Киевляне-неевреи не любят говорить о Бабьем Яре. Даже полуофициальные представители еврейской общины предпочитают молчать на эту тему, вместо того, чтобы признать простой, жестокий, уличающий факт – обычное население Киева, включая верных членов коммунистической партии, не пошевелило пальцем, чтобы предотвратить массовое убийство. Жители все видели, все знали, и хранили молчание. Никто не протестовал, никто не пролил ни слезинки. Магазины оставались открытыми, жизнь продолжалась, как обычно. Многие из тех, кто в те годы жил в Киеве, жив и сегодня. Кто знает, возможно, некоторые из них занимают ответственные посты в городской администрации. Понятно, что они предпочитают не касаться темы, слишком деликатной и слишком опасной, чтобы ее обсуждать. Это все равно, что ходить по минному полю…
Поэтому те, кто готовы сказать всю правду о Бабьем Яре, не находят никого, кто готов их услышать. Мне рассказывали, к примеру, о женщине, выбравшейся из могилы в этом овраге смерти. Она была только ранена. Ночью ей удалось выкарабкаться из-под груды навалившихся на нее тел, и бежать оттуда голой. Украинцы предоставили ей убежище. На следующий день они выдали ее немцам[3]. Ей снова пришлось стоять в длинной очереди, ей снова приказали раздеться и расстреляли. И вновь она выжила, и на этот раз ей удалось скрыться. Однако рассудок ее повредился. Теперь она громко кричит, вспоминая забытые вещи, и люди говорят: «Бедная женщина, она живет в другом мире».
Еще одну женщину мне показали в синагоге. Она тоже живет в другом мире, однако она не из тех, кого увели на расстрел. Ей удалось спрятаться и бежать. Ее муж, резник и знаток Торы, был схвачен и убит вместе с остальными. После освобождения вдова каким-то образом получила большое письмо, которое он ей оставил. Она заперлась в комнате, и три дня и три ночи читала это письмо, снова и снова, сотни раз, строчку за строчкой, слово за словом. Затем она пошла в Бабий Яр, и стала громко звать своего мужа. На следующий день она поступила так же. Так она поступает до сих пор – каждый день, кроме суббот и праздников. Она не разговаривает с другими людьми, не навещает друзей, не сплетничает с соседями. Все, что она говорит, написано в этом письме. Все, что ей есть сказать, она кричит во весь голос в Бабьем Яру. Мертвые ее слышат. Только мертвые.
Поэтому смотреть в Бабьем Яру нечего. Каждый, кто отправится туда, чтобы увидеть, убедится, что видеть там нечего. И тогда от пережитого шока он повредится в уме.
Бабий Яр, 1961 год, вид со стороны Еврейского кладбища
Я оказался в Киеве на второй день Суккота. Евреи, которых я нашел в синагоге, отличались от евреев других городов. Их страх намного сильнее, и, возможно, более оправдан. Их терроризируют их собственные лидеры, причем это можно почувствовать на собственной шкуре. Нигде в России мне не довелось увидеть такой ненависти части евреев к своему руководству.
Не успел я зайти в синагогу[4] – в годы войны здание служило конюшней немецкой армии – как ко мне подошли двое, и предложили сесть в секции для гостей. Я отказался, объяснив, что готов пренебречь этой честью, поскольку я не раввин и не сын раввина, и что я предпочел бы помолиться с простыми людьми. Однако эти двое были лишены чувства юмора. Они выдвинули ультиматум: либо я следую обычаю и подчиняюсь их требованию, либо иду домой. Возможный скандал их совершенно не пугал. Уже было много случаев, когда гостя вышвыривали из синагоги за излишнее упрямство. Поскольку выбора у меня не было, я поблагодарил хозяев за столь вежливое приглашение, и позволил им посадить меня под арест на отдельной лавке, лицом к залу.
Старостой синагоги был неуклюжий грубый еврей по имени Иона Гандельман. Его глаза все время сверкали злобой, его голос все время срывался на крик. Это был классический воинский начальник, который, судя по всему, держал общину в ежовых рукавицах. Достаточно было одного взгляда, чтобы человек, вызвавший его гнев, был приведен к повиновению.
Что заставило человека вроде него, еврея, изучавшего в юности Тору, стремиться занять столь ненавистную всеми должность? Жажда власти? Потребность в уважении? Или, может быть, он считал, что заботится об общем благе, полагая, что сможет защитить местных евреев, встав между ними и окружающим миром? Как бы то ни было, он использовал все средства, бывшие в его распоряжении – а их было много, и все они были ужасны – чтобы оградить молящихся не столько от властей, сколько от гостей, стекавшихся в синагогу по субботам и праздникам. Со своего места на амвоне, откуда он наблюдал за своей паствой, Гандельман без тени смущения прерывал службу, чтобы обрушиться на всякого, кто позволил себе украдкой подмигнуть в сторону лавки для гостей.
Со мной он не разговаривал. Это дело было поручено его помощникам, окружившим меня со всех сторон, и описывавших мне жизнь евреев города. Все новости оказались хорошими. Антисемитизм в Киеве? Боже сохрани! Разумеется, здесь и там встречаются отдельные фанатики, ненавидящие евреев, но власти поступают с ними, как полагается. Как насчет ядовитых книг профессора Кичко, вроде «Иудаизма без прикрас»? Запрещена к продаже[5]. Разумеется, вся эта история очень печальная, тем более, что всю эту ложь написал сотрудник Академии, а книга напечатана в государственной типографии и разошлась в десятках тысяч экземпляров, причем распространителем было государственное агентство. Это доказывает, что что-то действительно прогнило, но что тут можно сделать…подобные вещи могут случиться где угодно. Самое главное, что книгу запретили, ущерб возмещен. Евреям здесь очень хорошо. Слава Богу, они наслаждаются абсолютной свободой, достатком и изобилием. Почему здесь только одна синагога? В этом виноваты сами евреи, они забыли свою религию. Нет еврейских школ? Молодежь виновата, она не интересуется иудаизмом. Почему в последние годы запрещена выпечка мацы [6]? Все дело в печах – они не соответствуют гигиеническим стандартам. Сейчас строят новые, в этом году все будут есть мацу. В целом же нет никакого повода для беспокойства. Каждый, кто хочет жить в Киеве еврейской жизнью, имеет такую возможность. Если вы хотите кошерного мяса, в районе есть двенадцать резников, выбирай любого. Моэли? Больше чем достаточно. Все дело в родителях, которые не хотят иметь с ними дело. Свадьбы? Разумеется, но только гражданские – все дело в молодых. Есть ли в городе раввин? Естественно, просто он болен. Он слишком стар. Если больше никого нет, найдется кто-нибудь, кто сможет занять его место? Нет. В этом виноваты сами евреи.
Книга Трофима Кичко «Иудаизм без прикрас»
Евреи возносили хвалы Богу Израиля, коэны благословляли народ, а помощники старосты продолжали исполнять свою единственную обязанность – обвинять сынов Израиля.
Несмотря на все вышесказанное, я все-таки установил контакт с одним из молящихся – благодаря его монологу, полному упреков и горьких свидетельств. Хотя мои хозяева делали все возможное, чтобы отвлечь мое внимание от прихожан, я внезапно услышал, что кто-то из них читает совершенно незнакомую молитву – молитву, не являющуюся частью богослужения праздника Суккот. Он стоял за три ряда до меня – пожилой человек, высокий, с лицом, отличавшимся необычной выразительностью. Он был глубоко погружен в молитву, которую, однако, перемежал прозаическими отрывками, предназначенными лишь для моих ушей: «Ты избрал нас из всех народов – Не верьте им – Ты полюбил нас и благоволил нам – Они не заступаются за нас, они работают против нас – За грехи наши мы были изгнаны из своей страны – Знайте, что нам здесь плохо, что мы дошли до крайности…».
Таким образом я получил подробный отчет о еврейской жизни в Киеве. Всякий, кто учит своих детей Торе, подвергает себя опасности. Новых «нарушителей» больше не арестовывают, однако те, кто был арестован два года назад по обвинению е «еврейском национализме», по-прежнему в заключении[7]. Евреи не чувствуют себя в безопасности, они боятся говорить на идиш на улице, бояться обращаться к властям и даже к собственным руководителям со своими религиозными нуждами. Антисемитизм местного населения является обычным и повсеместным. Евреи от этого страдают, но им запрещено говорить об этом, запрещено жаловаться. Кто знает, что принесет завтрашний день? Евреи стремительно падают духом, они не смогут держаться долго.
Старый еврей продолжал молиться – не столько Богу, сколько мне. Все время он делал вид, словно читает свой отчет по молитвеннику, который держал в руках. Именно он, а не кантор, стал в этот день представителем еврейской общины, просившим о заступничестве свыше.
Я провел в Киеве три дня, и не мог найти никого, кто отвел бы меня в Бабий Яр. У каждого находились отговорки. Экскурсоводы Интуриста были очень заняты. Евреи, которым удалось укрыться от моих телохранителей и обменяться со мной несколькими короткими фразами, не смели надолго находиться в моем обществе хоть немного дольше. Помощники Ионы Гандельмана настаивали, что этот вопрос следует обсуждать в турагентстве, а вовсе не с ними.
В конце концов я вспомнил совет одного западного дипломата, с которым встречался в Москве, и взял такси. Я дал таксисту двадцать рублей, его недельный заработок, и сказал ему: «Бабий Яр». Он сразу же все понял и улыбнулся. Лишь позже у меня возникло подозрение, не была ли эта улыбка скорее глумливой, чем дружеской.
Мы проехали через весь город, пересекли Подол, и ненадолго остановились возле старого кладбища. Затем мы проехали около двух километров, пока не достигли широкой, открытой местности. Вдалеке виднелись новостройки. С правой стороны пролегала новая автострада, слева находилась стройплощадка[8]. «Бабий Яр», — сказал таксист, пожимая плечами, словно объясняя: Ну вот, вы можете убедиться своими глазами, что смотреть здесь нечего. Он был прав. Нужно закрыть глаза, чтобы увидеть тысячи убитых, падающих в открытую могилу. Нужно полностью сосредоточиться, чтобы услышать их крики в тишине, кажущейся столь безмятежной и естественной. Где эти братские могилы? Где кровь? Остались ли какие-то видимые знаки этой чудовищной драмы? Ничего. Голубое небо, гладкое полотно дороги, машины… И улыбка таксиста. Я провел там около часа, увязая ногами в земле, надеясь отыскать какой-нибудь знак, напоминание. Ничего. В Бабьем Яру смотреть нечего.
Мы вернулись в гостиницу, и я продолжил свое путешествие. Где-то через неделю я вернулся в Москву, где встретился с несколькими друзьями из числа западных дипломатов. Один из них рассказал, что нечто подобное произошло и с ним. Никто не хотел показать ему, где Бабий Яр, и он взял такси. Однако он не был уверен, что таксист отвез его в нужное место – возможно, он возил его куда-то еще. Судя по всему, в Киеве это повсеместная практика.
Только тогда мне пришло в голову, что, возможно, мой таксист тоже меня обманул. Как я могу быть уверен, что мы были именно в Бабьем Яру? Я вспомнил его лживую улыбку. Сомнений не осталось – он обманул меня, привез в неправильное место. Однако мое разочарование длилось не дольше минуты. Вопреки своим намерениям таксист показал мне то, о чем я подсознательно знал уже давно. Благодаря ему и его обману, я, наконец, понял, что Бабий Яр – не географическая точка. Бабий Яр вовсе не в Киеве, нет. Бабий Яр – это и есть Киев. Это вся Украина. И это все, что здесь нужно увидеть.
__________
(Продолжение следует)
Перевод и примечания: Евгений Левин