Время веселья нашего. Осенние праздники в Советском Союзе


Рассказывают Марина Шунра Карпова и д-р Евгений Левин, преподаватели, методисты, переводчики, авторы нескольких учебно-методических пособий по преподаванию еврейской традиции и классических текстов.

Соблюдать заповеди при советской власти, враждебно настроенной по отношению ко всем религиям, включая еврейскую, было непросто в любое время года – достаточно вспомнить, что суббота, когда религиозный еврей не может работать, стала выходным только в 1967 году. Однако месяц тишрей, на который приходится сразу четыре еврейских праздника – Рош ѓа-Шана, Йом Кипур (День Искупления), Суккот и Симхат Тора –  с их многочисленными заповедями и обычаями, был для верующих особенно трудным временем. В то время, как их единоверцы в свободном мире шли в синагогу и наслаждались праздничными трапезами, верующим советским евреям нередко приходилось ломать голову, как исполнить все положенные обряды и предписания.

Грозные дни

Работники еврейского колхоза "Йосиф Джугашвили", г. Ахалцихе, Грузия. Из коллекции Абы Лева. 1936 г. / CAHJP, RU-1202

«Многие евреи, которые целый год не заглядывают в синагогу, устремляются в Йом Кипур в синагогу» – писал американский еврейский писатель Герман Вук. Это было справедливо и для советских евреев. Даже перейдя на некошерное питание и согласившись работать по субботам, многие из них  все равно хотели провести Грозные дни (дни, начинающиеся Рош ѓа-Шана и заканчивающиеся Йом Кипуром, называются Грозные дни), «как подобает еврею».

Хотя Йом Кипур был обычным рабочим днем, некоторые евреи не выходили в этот день на работу. Дошло до того, что в 1921 году в Судный день не вышла газета «Дер Эмес», орган Евсекции ВКП(б). Год спустя, накануне Грозных дней, редакции даже пришлось опубликовать передовицу с объяснением прошлогоднего скандала: «В прошлом году часть наборщиков не вышла на работу в Грозные дни». 

Когда в СССР появились еврейские колхозы, во многих из них в Грозные дни не работали. Так, в 1932 году газета «Апикойрес» («Безбожник») жаловалась, что в колхозе «Путь к социализму» в Хиславичах колхозники не вышли на работу в оба дня Рош ѓа-Шана, и вообще были счастливы, что после нескольких недель безуспешных поисков нашли кантора, который провел все богослужения. «В артели портных из 29 рабочих на работу вышло только шесть. Аналогичная ситуация в артели сапожников», – жаловалась газета.

Власти боролись с пережитками самыми разными способами. К примеру, в Биробиджане, как писал Виктор Финк («Евреи в тайге»), накануне Судного дня народ отправили на тяжелые лесные работы, так что перед постом никто толком не успел ни поесть, ни помыться. Тем не менее, импровизированная синагога была переполнена. 

Перелом в борьбе с «предрассудком» произошел только в конце 30-х – начале 40-х, особенно после введения уголовной ответственности за опоздания и прогулы. Тем не менее, многие евреи в Грозные дни старались попасть в синагогу до или после работы. Идишский писатель Григорий Рабинков, активный участник антирелигиозных кампаний, приводил слова одного еврея: «Не тратьте понапрасну слова. Мы ведь как боевые кони: стоит протрубить трубе, и они скачут. Так и мы: когда наступают Рош ѓа-Шана и Йом Кипур, мы идем в синагогу, и никаких!»

С синагогами, впрочем, тоже дело обстояло непросто. После сталинских репрессий, Холокоста и хрущевских гонений на религию их осталось очень мало, во многих городах не было вовсе. В результате евреи, которым в Грозные дни хотелось помолиться как должно, нередко вынуждены были нарушать закон и собирать нелегальные миньяны в частных домах и квартирах. В результате богослужение порой заканчивалось приходом милиции, штрафами и конфискацией «вещественных доказательств»: ветхих молитвенников и талитов. Вот что пишет Батья Бар в книге мемуаров «Голос безмолвия»:

В 1950 году в Рош ѓа‐Шана мы собрали миньян из стариков в нашем подвале. У нас были две проблемы. Первая: как доставить свиток Торы из синагоги? Ведь все свитки, находившиеся там, были на учете у властей и их категорически запрещалось выносить. На наше счастье, среди участников миньяна оказался один, у которого был собственный небольшой свиток, который он возил с собой во всех своих странствиях во время войны и берег как зеницу ока. Вторая проблема была связана с исполнением заповеди трубить в этот день в шофар: как сделать это, не пробуждая любопытство соседей? Шофар у нас был небольшой, и я придумала вот что: в течение нескольких недель до Рош ѓа‐шана я бегала с ним по двору как с игрушечным музыкальным инструментом и трубила в него, чтобы три сотни жильцов нашего дома привыкли к этим звукам и не обращали на них внимания в праздник.

Вплоть до перестройки ситуация оставалась столь же печальной.

Суккот

Первая полоса Jewish Chronicle от 4 августа 1950 года. В нижнем правом углу заметка о просьбе импорта израильских этрогов в СССР / Jewish Chronicle

С праздником Суккот связано две заповеди: во-первых, нужно благословлять «четырьмя видами растений», одно из которых  – этрог (цитрон), цитрусовый плод, растущий в районе Средиземноморья. Кроме того, если нет дождя или снега, в течение семи дней праздника еврей должен есть и, по возможности, спать в сукке – специальном шалаше, построенном в соответствии с определенными правилами.

Поскольку, как уже было сказано, этроги в России не растут, до революции они были достаточно дорогим, временами дефицитным товаром. Однако после революции ситуация стала просто катастрофической: монополизировав внешнюю торговлю, государство, естественно, не собиралось удовлетворять религиозные потребности еврейских «обскурантов и мракобесов».

В результате этроги стали буквально на вес золота. В октябре 1922 газета «Дер Эмес» злорадно писала, как на два соседних местечка удалось приобрести всего один этрог, так что местные евреи договорились, что в праздник будут передавать его из города в город с помощью специального посыльного-нееврея.

В годы НЭПа верующие могли получать из-за границы, прежде всего из Палестины, посылки с этрогами и лулавами. Однако со временем это становилось все труднее, а главное, опаснее – вслед за заграничной посылкой могли появиться сотрудники органов.

4 августа 1950 года в газете Jewish Chronicle  появилось сообщение, что раввины нескольких советских городов обратились в израильское Министерство религий с просьбой прислать этроги на Суккот. Раввинам Москвы и Ленинграда даже удалось получить соответствующее разрешение от властей. Общинам менее крупных городов повезло меньше.

Впоследствии израильский раввинат неоднократно отправлял в СССР посылки с «четырьмя видами», однако далеко не всегда они достигали адресатов. Так, осенью 1959 года советская таможня вернула 185 посылок с пометкой «Запрещено к импорту». 

Иностранные евреи, приезжавшие в СССР, наряду с молитвенниками, талитами, тфилинами и другими предметами культа, порой привозили с собой этроги. К примеру, рабби Цви Бронштейн из Бруклина, побывавший в Союзе в 1966 году, раздал несколько этрогов раввинам различных общин. 

Другая серьезная трудность возникала с суккой – попробуй построй сукку в большом современном городе, особенно если живешь в коммунальной квартире без балкона. В Москве одну из немногих сукк возводили на заднем дворе Хоральной синагоги на улице Архипова. В Суккот туда приходили сотни людей, чтобы хоть на несколько минут зайти в сукку и произнести положенное благословение «освятивший нас своими заповедями и повелевший нам сидеть в Сукке». Виленская отказница Кармела Райз вспоминала, что, когда несколько еврейских активистов построили сукку в лесу и пригласили в гости синагогальных стариков, один из них заплакал: «Я думал, что уже никогда не сподоблюсь исполнить эту заповедь».

Симхат-Тора

Празднование Симхат Торы в Большой хоральной синагоге, Ленинград, СССР. 1960-е гг. / Центральный архив кинофотодокументов Санкт-Петербурга

В 1965 году в СССР побывал еврейский писатель, будущий лауреат Нобелевской премии Эли Визель. Увиденное не внушало ему оптимизма: ассимиляция, полупустые синагоги, где собираются одни старики… Однако его настроение решительно изменилось, когда он пришел в московскую Хоральную синагогу на праздник Симхат-Тора, и обнаружил там тысячи людей, преимущественно молодежи. Вот как он описывает это событие в книге «Евреи молчания»:

Снаружи творится нечто невообразимое.  Выйти на улицу? Да нет, еще есть время, тем более, что и здесь творилось нечто невообразимое. Те, кто не пел весь год, распевали во все горло. Те, кто весь год не вспоминал о Торе, обнимали и целовали свитки с любовью, унаследованной от предков. Старики сажали внуков на плечи, говоря им: «Смотри и запоминай».  Дети смотрели с изумлением и смехом, не понимая, что происходит. Не важно, они поймут позже – и запомнят.  Цвика, вокалист израильского армейского ансамбля, собрал вокруг себя целый хор, и затянул: «Давид, царь Израиля, жив и пребывает с нами». Во всем зале не было ни одного еврея, кто не был бы готов отдать жизнь ради этого утверждения.

Многолюдные празднества с песнями и танцами также происходили в синагоге Ленинграда и в других городах. 

Откуда ассимилированные советские евреи узнавали дату праздника? Еврейские календари были огромной редкостью, советские газеты о еврейских праздниках, естественно, не сообщали. Тем не менее, сарафанное радио работало безукоризненно.

Празднование Симхат-Торы носило не столько религиозный, сколько национальный характер. Большинство участников не только не соблюдало заповедей, но и никогда не открывало Тору (даже в русском синодальном переводе). Многие даже не заходили в синагогу, довольствуясь танцами на улице. 

Время от времени советские власти пытались бороться с этим проявлением «еврейского национализма». Например, из некоторых вузов к синагоге посылали специальные патрули, которые должны были записывать студентов, пришедших на «националистическое сборище».

Американский раввин Джозеф Телушкин, побывавший в Москве в 1973 году, наблюдал такую картину (из книги «Еврейский мир»):

Моим самым ярким впечатлением от встречи с советскими евреями в 1973 г. было празднование Симхат-Тора в Москве. Оно длилось уже несколько часов, как вдруг власти решили прервать праздничные танцы, и присутствовавшим через рупоры было приказано разойтись по домам. Евреи, окружавшие меня, не намеревались уходить и продолжали танцевать и петь. Кончилось тем, что молодые люди угрожающего вида, руководимые милицией, взялись за руки, образовали цепь во всю ширину улицы, перегородив ее, и решительно двинулись вперед, сбивая с ног каждого, кто оказывался на их пути. Я был отброшен к ограде, а стоявшего рядом со мной Дмитрия Рамма эти шагавшие боевым порядком молодчики ударили так, что сломали ему ногу.

Подобные меры время от времени предпринимались вплоть до перестройки. Тем не менее прекратить этот ежегодный праздник еврейского национального самосознания власти так и не смогли.