Башмаки — на иврите наалаим — многократно упомянуты в Танахе, например так: «И сказал Аврам царю Сдома: …не возьму у тебя ничего, от нитки до ремешка башмаков» (Берешит, 14:23). И так: «О, как прекрасны ножки твои в башмачках, дочь именитая» (Песнь Песней 7:2). И в обращенном к Моше Божьем гласе: «Скинь башмаки с ног твоих, ибо место, где ты стоишь, земля святая!» (Исход, 3:5).
В эпоху сионистского освоения Святой земли башмаки стали символическим атрибутом сражающегося с врагом еврейского бойца. В рассказе Моше Шамира «Доктор Шмидт» (1943), действие которого происходит в Эрец-Исраэль, читаем: «…сын явился в дом в военной форме британской армии, ее еврейской бригады… его бледный лоб скрылся под дурацкой высокой фуражкой, зеленоватый хаки плотно облепил худое тело. Тяжелые черные башмаки неловко меряли крупные шаги».
То же в культовом стихотворении Натана Альтермана «Серебряное блюдо» (19 декабря 1947): «Двое — девушка с юношей — выйдут к народу / Мерным шагом ступая… / Их одежда проста, башмаки тяжелы» (пер. Р. Морана). И еще (увы, это подстрочник): «Жесткие башмаки и рюкзаки, / И паек — маслины и финики, / Жестяные щербатые кружки, / И дружба, и несказанные жертвы…», — таков собирательный портрет бойца Пальмаха, подпольной еврейской армии на Земле Израиля, которой Альтерман посвятил стихотворение «Вокруг костра» (7 мая 1948). Как видим, без башмаков не обошлось.
В том же году поэт Хаим Гури писал о «стариках», парнях, что вынуждены были взять в руки оружие еще до провозглашения Государства Израиль 14 мая 1948 года: «Много ты износил башмаков, / А костры, а бледнеющий отблеск зари…». Те же детали, уже как эмблемы.
А в 1949-м Авраам Хальфи (1904–1980) написал стихотворение «Башмаки»
(перевод мой):
Два печальных башмака
пустотой-без-ног зияют,
пара башмаков.
Слева парень растянулся,
слева, возле них.
Половицы держат крепко
босоногого юнца.
Тишина — ни паутинки,
в паутине ж нет ловца.
Башмаки глядят печально,
пара башмаков.
Эта сцена — словно минималистская редукция бяликовской поэмы «Сказание о погроме», написанной по следам Кишиневского погрома 1903 года. У Бялика поэт ходит и всюду отмечает следы трагедии: входит во двор, идет к дому, а там — в горницу, в подвал и на чердак, и снова во двор, в сарай. Всюду видит в предметах недавнее присутствие людей — погромщиков и их жертв, евреев. У Хальфи нет движения, а из предметов остались лишь половицы и пустые башмаки. Исчез даже паук, «свидетель», которого видел Бялик: «И все мертво кругом, лишь только на стропилах, / Живой паук…» (пер. В. Жаботинского).
Кстати, как рассказывает предание, именно паутина когда-то защитила будущего царя Давида: «Спасаясь от преследований Шаула, скрылся Давид в пещере. Послал Господь паука, и тот заткал паутиной вход в пещеру. Пришел Шаул и видит: вход в пещеру заткан. ”Очевидно, — решил он, — в эту пещеру никто не входил, иначе паутина была бы разорвана в клочки“. И удалился, не входя в пещеру. Выйдя из своего убежища и увидев, в чем дело, Давид готов был расцеловать паука» (Агада. Пер. С. Г. Фруга). В 1949-м, как пишет Хальфи, паука на месте не оказалось. Может быть, это упрек Богу?
Танах научил нас, что есть «голос тонкой тишины» (I Млахим / III Царей, 19:12), признак Божественного присутствия. Поэт Авраам Хальфи показал, что пустота, зияющая отсутствием чего-то, — «пустота-без-ног» — способна говорить и вопить от боли. Тот же прием красноречивого отсутствия использует израильский художник и скульптор Миха Ульман. В его инсталляции «Утопленная библиотека» на Бебельплатц в Берлине под толстым квадратом стекла в тротуаре — освещенная белая комната с пустыми книжными полками. А рядом табличка: «На этой площади 10 мая 1933 года нацистские студенты жгли книги».
Титульное изображение: Фрагмент мозаики в Монастыре Святой Екатерины на горе Синай / Wikimedia