Новая книга о Исааке Бабеле

Новая книга известного израильского филолога Михаила Вайскопфа представляет собой настоящий прорыв в изучении Бабеля. В ней подробно прослеживаются как религиозно-национальные истоки его творчества — от Библии, Устной Торы, хасидизма и каббалы до идишских писателей, так и важнейшие для него общекультурные импульсы: Рембо, немецкий экспрессионизм, Гоголь, Лесков, Блок, Мандельштам, Кузмин, Есенин, Маяковский и другие авторы. Особое внимание уделено преемственности между еврейской традицией и новаторско-парадоксалистской поэтикой Бабеля. Огромный материал, используемый в книге Вайскопфа, по большей части никогда раньше не привлекался к бабелеведению.

Жаботинский, ТАНАХ и социальная справедливость

В отличие от конвенциональных социалистов и коммунистов своего времени, Жаботинский отвергал подход «до основанья, а затем». По его словам, если в прекрасном парке есть несколько ям, в которые можно провалиться, не нужно вырубать парк – достаточно засыпать ямы. Именно такой взгляд на вещи, по Жаботинскому, можно найти в еврейской Библии. Суббота, десятина, право бедняков на оставленные колоски – все это «поправки и противоядия» к строю экономической свободы.

Известно, что слоны в диковинку у нас…

Вопрос о том, был ли во всей многовековой истории евреев хоть один случай, когда редкому в наших краях слону, тщательнейшим образом привязанному, скажем, к скале, пришлось поработать стенкой сукки, можно с полным правом счесть досужим и неуместным. Как бы то ни было, образ крупнейшего сухопутного млекопитающего, собственным прямостоящим и одушевленным телом или скорбной поверженной бездыханной тушей помогающего народу Божьему исполнить заповедь, навсегда отпечатался в национальном сознании. Существует редко исполняемое в наше время правило, по которому при виде слона или обезьяны, следует произносить: «Благословен Ты, Бог наш, Царь Вселенной, изменяющий создания». Происхождение сего эволюционистского благословения, несомненно, вызвавшего бы горячее одобрение Чарльза Дарвина, покрыто тайной. Почему именно слон, и никто другой, удостоен такой чести, наравне с самым близким к человеку Господним созданием? «Меирей Брахот» (52:8) считает, что дело тут в особом сходстве слона с человеком, так как тела обоих не покрыты шерстью, и первый использует свой хобот так же, как второй – руки. Широко распространена и легенда о том, что во времена великого потопа Бог превратил некоторых людей в обезьян и слонов.

Библейские образы в романах Давида Шахара

Творчество выдающегося израильского писателя Давида Шахара (1926-1997) вряд ли может быть полностью осмыслено без знания классических еврейских источников. Реминисценции из них пронизывают его произведения подобно сети сосудов, несущих живую кровь от сердца древней традиции к мозгу современного текста. Особенно это характерно для цикла иерусалимских романов «Чертог разбитых сосудов», над переводами которых мне довелось работать. Такие реминисценции – от прямого цитирования до парафразов, намеков и даже пародий – можно приблизительно разделить на три категории: библейские, талмудические и каббалистические. Обратимся для начала к первой, наиболее явной из них, на примерах, взятых из первого романа – «Лето на улице Пророков» (1969, русский перевод: Гешарим-Мосты Культуры, 2004).

Этот маленький – маленький мир печати

Еще несколько лет назад ощущение обреченности витало над всем издательским бизнесом, так как издатели видели, как быстро новые технологии уничтожили некогда могучую музыкальную индустрию, и поставили газеты и журналы на грань исчезновения. Естественно было предположить, что книги станут следующей жертвой этого процесса. После того, как компания "Amazon" выпустила свой первый дешевый и привлекательный аппарат для чтения электронных книг, казалось, что следующим этапом станет развитие различных законных и незаконных нововведений (типа обмена файлами), которые уже, фактически, уничтожили рынок продажи дисков и утренних газет.

Загадки Самсона назорея (Часть 1: Герой)

Похоже, лишь герою Самсону позволяет Жаботинский высказать горькое сомнение, коренящееся в его душе, причем и это он делает в форме загадки, которую слепой Самсон на своем последнем пиру задает друзьям-филистимлянам: «Что это такое: десять веков за это воюют десять народов – а кто победит, тому достанется ложе из репейника и чаша полыни?» Они не отгадали, и он объяснил: Земля Ханаанская.

Загадки Самсона назорея (Часть 2: Нееврейские материи)

В тридцатые годы ХХ века, когда вышел первый ивритский перевод Самсона, слово назир употреблялось в повседневной ивритской речи, как и сегодня, главным образом по отношению к христианам-отшельникам, монахам, и несравненно реже – по отношению к упомянутым в еврейских источниках евреям, принявшим обеты. Это имело место в том числе и потому, что таких незирим-назореев не существовало уже два последних тысячелетия (со времен разрушения Иерусалимского Храма). И если автор, переводчик или издатель настаивали бы, что слово назир в его еврейском, а не христианском значении, обязано красоваться на обложке ивритской книги, то им пришлось бы позаботиться о том, чтобы разъяснить читателю эту «тонкую» разницу.

Загадки Самсона назорея (Часть 3: Влияние на «Мастера и Маргариту»?)

Наиболее крупное открытие подстерегало меня с самой неожиданной стороны. Где-то на предпоследних стадиях перевода (гл. 28, «Ослиная челюсть») я заподозрил, что Самсон назорей повлиял на Мастера и Маргариту Михаила Булгакова. Точнее, не на весь роман, а на четыре «иерусалимские» его главы. Во всяком случае, отдельные сюжетные детали и речевые формулы в Самсоне отчетливо напомнили мне роман Булгакова, переведенный мной на иврит более десяти лет назад.

Еврейский Марк Твен

Еврейский юмор рождается в противоречии реальности и мечты, того, что есть, и того, что должно быть. Это оригинальное национальное явление, потому что сама еврейская история – это своего рода черный юмор, ироническая драма, противоречащая идее богоизбранности. Цель еврейского юмора – отдалить личность человека от его безнадежной ситуации. В этом новом положении человек неуязвим для насмешек, потому что прежде всего смеется сам. И пока он смеется, не имеет значения, что смеются и над ним.