Русские евреи и елка
Бердянские гимназисты фоне рождественской елки. Третий слева в последнем ряду Григорий Абрамович Энгель – представитель известной бердянской еврейской семьи.
О том, что русские евреи начали отмечать Новый год задолго до революции, мы в свое время уже писали. Поэтому сегодня речь пойдем о другом: как русские евреи относились к елке, являющейся сегодня неотъемлемым атрибутом праздника.
Напомним читателям, что, в отличие от советских времен, до революции елка была не новогодней, но исключительно рождественской (см. напр. См. Елена Душечкина, Русская ёлка: История, мифология, литература). Кроме того, слово «елка» имела в те времена два значения: во-первых, собственно дерево, украшенное к празднику игрушками и конфетами; в во-вторых, праздник, чаще всего детский, который устраивали около елки (Помните у Чуковского: «Вот и каникулы! Славная ёлка/Будет сегодня у серого Волка./Много там будет весёлых гостей./Едемте, дети, туда поскорей!»? Речь здесь именно об этом). Такие праздники, нередко продолжавшиеся все рождественские каникулы, устраивали не только в частных домах, но и в «общественном пространстве»: дворянских, офицерских и купеческих собраниях, клубах, театрах, школах и т. д.
Официальная церковь относилась к елкам (в обоих смыслах) весьма неодобрительно, о чем свидетельствует, к примеру, следующее сообщение Василия Розанова: «В некоторых местах не только наблюдатели-священники препятствуют устроению ученической елки в церковно-приходской школе, но что против подобного устройства высказались и епархиальные училищные советы». Тем не менее, в общественном сознании елка однозначно ассоциировалась с рождеством, и считалась неотъемлемым атрибутом праздника – точно так же, как сегодня в Европе или Америке. (Именно по этой причине многие американские евреи, даже совершенно ассимилированные и состоящие в смешанных браках, реагируют на рождественскую елку весьма болезненно, видя в ней враждебный религиозный символ.[1] ).
Как же относились к елке дореволюционные русские евреи? Бывали ли они на елках у своих православных знакомых? Или, может быть, даже считали возможным поставить елку у себя дома? Как мы увидим далее, по крайней мере, некоторые из них отвечали «да» на первый, а иногда и на оба этих вопроса.
Начнем с елок-праздников. Несколько лет назад Юрий Закон перевел на русский язык рассказ-фельетон Шомом-Алейхема «Почему не иначе», в котором еврейский подросток «допрашивает» своего отца – обрусевшего еврея, сохранившего, однако, достаточно национальных сантиментов, чтобы по всем правилам праздновать Песах и проводить пасхальный Седер. Обличая непоследовательность своих родителей, юноша, в частности, спрашивает:
Почему мама не пропускает ни одного ихнего бала? Когда же речь заходит о еврейской Талмуд-Торе, она не знает, как отделаться от «этих евреев, что хотят побольше урвать?» Почему ты дал мне имя Алкивиад, а не Акива, как меня действительно звать в честь моего деда Акивы? Чем Алкивиад краше нашего великого ученого раби Акивы?Почему моя сестра Клара не перестает танцевать на всех елках, если я столькораз слышал, как за глаза ее зовут «Хайка» и «жидовка»?
Шолом-Алейхем описывал явление, которое, безусловно, считал «типичным». (Иначе стоило ли тратить чернила на обличение?). Таким образом, можно предположить, что в русско-еврейских семьях, в том числе сохранивших национально-религиозные сантименты, поход «к гоям» на елку не считался чем-то недопустимым и предосудительным.
Имеющиеся мемуарные свидетельства подтверждают эту гипотезу. Так, петербургский переводчик и коллекционер Ф.Ф. Фидлер оставил следующее описание костюмированного вечера у Федора Солугуба в январе 1908 года ( цит. по Константин Азадовский, Серебряный век: Имена и события. Издательство Пушкинского Дома; Нестор-История, 2015):
В передней – рождественская елка со стеклянными шариками… Аллегро… пришла в сопровождении Зинаиды Венгеровой…Кроме того, присутствовали: несколько художников из «Шиповника» (Билибин, Добужинский, Александр Бенуа, Бакст). Осип Дымов имитировал Бурдеса, Волынского, Фальковского и Чирикова…
Художник Лев (Леон) Бакст в 1903 году перешел в лютеранство, чтобы жениться на Любови Третьяковой. В 1909 году, после того, как брак распался, художник официально вернулся к религии предков (за что был выслан из столицы), однако в указанное время он мог наслаждаться рождественской елкой на совершенно законных основаниях. Однако ни Венгерова, ни Осип Дымов (Иосиф Исидорович Перельман) никогда не крестились. Более того, Дымов много писал не только по-русски, но и на идиш, а крещение полагал для еврея страшной бедой и трагедией.
Как пишет сын Бориса Пастернака Евгений, в молодости его отец регулярно бывал на елках у художника Серова: «Елки и Рождество стали впоследствии излюбленной темой творчества Пастернака, символом детства. Вероятно, на описании елки у Свентицких в романе “Доктор Живаго” сказались впечатления елок у Серовых». Поскольку Борис Леонидович не скрывал своих христианских убеждений, ничего удивительного здесь нет. Однако его отец, художник Леонид Пастернак, тоже ничего не имел против елок. Пастернак-старший, разумеется, не был набожным евреем, однако формально остался верным вере отцов, категорически отвергнув предложение креститься ради карьеры: «Я не был связан с традиционной еврейской обрядностью, но, глубоко веря в Бога, никогда не позволил бы себе и думать о крещении в корыстных целях», – писал он позже (цит. по Анна Сергеева-Клятис, Пастернак).
Русские помещики и интеллигенты нередко приглашали себе на елку детей из менее благополучных семей. Так, к примеру, поступал живший в Полтаве Владимир Короленко. Как пишет Лев Рубинштей, в числе приглашенных на эти праздники была и его мать, в те годы маленькая еврейская девочка:
В Полтаве на соседней улице от них, рассказывала она, жило семейство писателя Короленко, и она бывала в этом доме. Что она запомнила? Серсо. Белые матроски. Фанты. Елку… Семья Короленко устраивала рождественские елки, куда приглашались дети со всей округи. Еврейские дети, конечно, тоже. Подарки, музыка, шарады…
Как реагировали на это ее родители – люди, скорее всего, традиционные – мы, к сожалению, уже не узнаем. Видимо, по крайней мере, не возражали.
Теперь о елках непосредственно в еврейских домах. Если верить мемуарам, по крайней мере, в некоторых семьях их ставили, нередко k неудовольствию более традиционных родственников. К примеру, литературовед и преподаватель Нина Елина, из ассимилированной семьи, вспоминала:
Очень важным событием в жизни нашей семьи был приезд в 1922 году тёти Сони. Для меня её приезд сыграл особую роль. Она внесла еврейство в мою душу. Началось с того, что она очень мягко и деликатно сказала маме, что всё-таки не надо устраивать ёлку, это не наш обычай. Мама сразу послушалась старшую сестру и сказала об этом мне. У меня от прежних хозяев остались красивые ёлочные украшения, и долгожданная ёлка доставила бы мне большое удовольствие, но, как ни удивительно, я сразу согласилась. Тётя так редко что-то запрещала, а мама к тому же её поддержала, что никаких возражений не могло быть. Я даже не очень огорчилась.
Выросшая в богатом московском доме Фрида Каплан, впоследствии жена видного сионистского деятеля Льва (Лейба) Яффе, писала, что в доме исстари ставили елку для русских рабочих и слуг, а начиная с ее шести лет – и для нее.
Русские праздники чувствовались в доме не меньше еврейских… В зале ставилась большая раскрашенная елка, которая нам, детям, доставляла не меньшее удовольствие, чем тем, для кого она предназначалась. Под елкой на столе были разложены подарки для слуг. Мы были только зрителями.В шесть лет…бонна внесла рождественскую елку и елочные игрушки. Золотые шары, серебряные гирлянды, хлопушки, восковые ангелочки висели в специальном «рождественском» шкапчике. Мама не столько из религиозных соображений, сколько из свободомыслия не поощряла елки, но отец баловал меня и покупал все, что я просила.
Особый интерес представляет история известного писателя и публициста Михаила (Мейлиха) Гершензона. Полюбив христианку Марию Гольденвейзер, Гершензон принципиально отказался креститься, и долгое время вынужден был жить со своей избранницей в гражданском браке. Дочь писателя, Наталья Гершензон-Чагодаева, позже вспоминала:
Надо сказать, что все церковные праздники мы больше всего праздновали с мамой, а папа держался несколько в стороне. Мы так и знали, что папа — еврей, а мы и мама русские. Но в устройстве елки папа тоже всегда принимал участие…Украшали елку папа, мама, Лили. Перед вечером приходили тетя Адя и еще кто-нибудь из родных, которые тоже принимали участие в работе по украшению.
Разумеется, дом Гершензона трудно назвать еврейским. Тем не менее, вызывает интерес, что, не признавая христианских праздников и обрядов, Михаил Осипович делал исключение для рождественской елки.
Таким образом, можно утверждать, что, хотя елка была ярко выраженным рождественским символом, неприязни русские евреи к ней не испытывали. А некоторые (разумеется, меньшинство) даже ставили елки у себя дома.
Какие из этого следуют (если следуют) практические выводы, каждый читатель волен решить самостоятельно.
[1] См. напр. Paul Cowan, Mixed Blessings: Marriage Between Jews and Christians, Doubleday, 1987. См. так же Robin Galiano Russell, December Dilemma: Interfaith Couples Face Emotional Choices: Christmas, Hanukkah, or Both? DANIELLE ZIRI, CHRISTMAS TREE OR HANUKKA BUSH: DO THEY HAVE THEIR PLACE IN A JEWISH HOME?