next perv

Речь по делу Сарры Модебадзе



Сто сорок лет назад, 13 марта 1879 года, суд в городе Кутаиси вынес оправдательный приговор нескольким грузинским евреям, которых обвиняли в похищении и ритуальном убийствы грузинской девочки Сарры Модебадзе.

Торжество справедливости во многом стало заслугой выдающегося русского адвоката Петра Акимовича Александрова, взявшего на себя защиту обвиняемых.

Петр Александров

Предлагаем нашим читателям отрывок из заключительной речи Александрова:

Цель похищения и задержания Сарры Модебадзе, говорит прокурор, следствием не обнаружена. Полно, так ли? Цель не была обнаруживаема, она, и то не всегда, не была называема, не была доказываема, но обнаруживать ее и не было надобности, ибо для обвинителей она всегда была ясна. Когда, сопоставив исчезновение Сарры с проездом евреев, заявляли подозрение в похищении ребенка на евреев, в чем лежала основа этого подозрения — в проезжавшем или в еврее? Конечно, в еврее. Ни грузин, ни армянин, ни вообще христианин не был бы заподозрен в похищении ребенка при тех обстоятельствах, при которых исчезла Сарра, потому что такое похищение показалось бы бесцельным. Подозрение, а затем и следствие направились бы на другие нити раскрытия истины. Что до еврея, то цель похищения казалась ясна, и побуждение несомненно. Цель похищения следствием не вполне обнаружена, говорит прокурор. А разве следствие старалось обнаружить эту цель? Разве им было предпринято что-либо в этом направлении? Если когда-либо для настоящего следствия цель была не ясна, если она возбуждала сомнение и недоумение, требовавшие разъяснения, то следует сознаться, что это сомнение, эта неясность убеждений следователя и прокурора не оставили никаких видимых следов в актах следствия. Цель похищения не обнаружена, говорит прокурор, а между тем два раза в том же обвинительном акте он датирует разные обстоятельства кануном еврейской пасхи. Что за своеобразная дата? Если простолюдины означают иногда время праздниками и постами, то это имеет свои причины, неприложимые к просвещенному составителю обвинительного акта. К чему в русском обвинительном акте еврейский календарь, если с ним не связываются, как в настоящем случае, указания на цель преступления, на его смысл и значение? Еврейская пасха не говорит, она кивает на цель похищения Сарры Модебадзе, и этот кивок вразумителен не менее слов. Нет, уж нечего шила в мешке таить. Надо поставить прямо вопрос об употреблении евреями христианской крови для религиозных и мистических целей. Не пугайтесь, господа судьи. Я не ставлю моей задачей подробный разбор этого вопроса с его исторической, литературной и религиозной сторон. С одной стороны, этого не дозволяют мне размеры и характер судебных прений, с другой — мои суждения по этому вопросу, как не специалиста в еврейской истории и литературе, не могли бы быть самостоятельные и, как не основанные на непосредственном изучении источников, не могли бы, конечно, внести ничего нового в обширные работы, составившие богатую литературу вопроса. Не сомневаясь затем, что в ваших суждениях по настоящему делу вы постараетесь и сами устранить влияние возбуждаемого мною вопроса, я хочу только изложением немногих соображений представить некоторый противовес тому подозрению, на которое наводит невольно обвинение по настоящему делу, — подозрению, которое вы не в состоянии будете забыть или вычеркнуть из ваших мыслей и которое опасно в том отношении, что оно помимо вашего желания может оказать неотвратимое влияние на оценку внешних фактов дела, улик и доказательств виновности.

Вам, без сомнения, известна по крайней мере ближайшая часть литературы, относящейся к возбуждаемому мною вопросу. В 1876 году в русской литературе появилось сочинение Лютостанского. Родившийся евреем, бывший раввином, променявший одежды раввина на сутану католического ксендза, сутану на рясу православного иеромонаха и эту последнюю на сюртук мирянина, Лютостанский составил длинный, не хочу сказать, доказательный акт против евреев, погрешив в нем разом и против добросовестности честного чело­века, и писателя, ибо не указал главного источника своего сочинения — записки директора департамента иностранных исповеданий Скрипицына, составленной в 1844 году и в прошедшем году обнародованной в газете «Гражданин», — записки, относительно которой сочинение Лютостанского в значительной своей части представляет лишь перепутанную и извращенную перепечатку; погрешив и против серьезности и беспристрастности литературного исследователя, ибо в своей тенденциозной рекламе Лютостанский представляется неведающим такого серьезного сочинения по разбираемому Лютостанским вопросу, появившегося еще в 1861 году, каким представляется сочинение профессора Хвольсона, глубоко ученого гебраиста, всю свою долгую ученую жизнь посвятившего еврейской литературе и истории, человека, принявшего христианство по искреннему убеждению, человека честной жизни и безупречной нравственности, ветерана-профессора двух высших — светского и духовного учебных заведений.

Даниил Хвольсон

Глубоко и серьезно, как истый добросовестный ученый, пользуясь всей обширной литературой вопроса, разбирает Хвольсон в своем сочинении вопрос об употреблении евреями христианской крови, подвергая его всестороннему обсуждению, разбирает шаг за шагом все доводы своих противников и основывает свои опровержения на непосредственном знакомстве с самыми отдаленными историческими и литературными источниками. Этим сочинением Хвольсона, с которым следовало бы почаще справляться нашим обвинителям и которое я стыжусь назвать противовесом сочинению Лютостанского, — до того они несоизмеримы между собой по своему характеру, — я прошу позволения воспользоваться, чтобы представить мои соображения по занимающему нас вопросу.

Древние христиане никогда не обвиняли евреев в употреблении христианской крови. Напротив, христиане первых веков сами были обвиняемы в употреблении крови, так что древние апологеты христианства, как Тертуллиан, Августин и другие, были вынуждены оправдывать христиан во взводимом на них обвинении. Замолкнувшее с победой христианства обвинение против них возобновилось уже со стороны христиан против евреев не раньше двенадцатого века и получило более значительное распространение лишь в тринадцатом веке. С тех пор и до конца шестнадцатого века кровавой полосой проходит в истории преследование евреев по разным случаям обвинения в умертвлении христианских детей с целью получения крови для разных религиозных, мистических и медицинских целей. Периодом особенной жизненности таких обвинений был период крайнего умственного застоя и невежества, суеверия и религиозного фанатизма. Детоубийство в средние века встречалось очень часто; чтоб избавиться от наказания за преступление, детоубийцы первые распространяли молву, что найденное убитое дитя есть дело рук ненавистных евреев. С другой стороны, средние века были по преимуществу веками выдумывания благочестивых обманов, чудес и убеждения людей посредством суеверия. Всякая местность нуждалась в чудотворных образах, местной святыне, местных чудотворных мощах или вообще в каких-либо средствах внушения благоговения. Мертвое дитя, убийство которого можно было взвести на евреев, являлось удобным случаем иметь своего местного мученика веры, свою местную святыню, привлекавшую своих и чужих и становившуюся доходной статьей не только для клерикальных установлений, но и для целой местности, куда привлекалась масса народа, спешившего доверчиво выразить свое благоговение провозглашенному мученику. Тысячи безвинно казненных, сожженных и замученных евреев и еще большие тысячи изгоняемых и преследуемых были плодом средневекового суеверия, невежества и фанатизма. Но уже до реформации были пастыри церкви, имевшие вес и значение в христианстве и не страшившиеся подозрения со стороны ученой и неученой толпы, а после реформации и многие миряне, которые ревностно заступались за евреев и смело ополчались на нелепое обвинение.

Многие папы, как Григорий IX, Климент VI, Сикст IV и другие, после тщательного рассмотрения оснований, на которые опирается мнение, будто евреи употребляют человеческую кровь и что ради этого они будто бы способны на убийство христианских детей, признавали и возвещали торжественно, что нет никаких доказательств, достаточно ясных и верных, чтобы признать справедливым существующее против евреев предубеждение и объявить их виновными в подобных преступлениях. Под влиянием оппозиции, шедшей из недр самого христианства, под влиянием реформации, успехов цивилизации и рационалистической критики, рушилось средневековое обвинение против евреев, и с половины семнадцатого века Западная Европа не знает уже процессов по обвинению евреев в употреблении христианской крови. Даже простые слухи о случаях добывания евреями мученической христианской крови исчезли, и в этом отношении обвинители евреев за полтора века могли сослаться только на один случай, и то последний, ничем не подтвержденный и имевший место в 1823 году в Баварии. С тех пор такие обвинения против евреев остались только в Польше, в наших западных губерниях и на Востоке — в Турции, Сирии и здесь на Кавказе. Но и в России в 1817 году было сделано заявление против взводимого на евреев обвинения. Под давлением этого заявления, под влиянием тех простых соображений, что убийство и употребление крови воспрещены коренными догматами ветхозаветной религии и талмудических учений, обвинение против евреев должно было ограничиться, сузиться до той формы и пределов, в которых оно могло бы еще влачить между легковерными людьми свое жалкое в последних позорных издыханиях существование. Теперь уже и ярый обвинитель еврейства, пожелавший выдать себя за сохранителя христианских детей от изуверного неистовства, покусившийся, негодными, впрочем, средствами, возвести средневековую невежественную басню на степень историко-богословского исследования, Лютостан­ский говорил: «Обычай употребления крови, не составляя вовсе религиозной принадлежности целого еврейства, составляет религиозную особенность невежественных фанатических талмудистов-сектантов». «Обряд этот, — говорит Скрипицын в своей записке, — не только не принадлежит всем вообще евреям, но даже без всякого сомнения весьма немногим известен. Он существует только в секте хасидов, но и тут он составляет большую тайну, может быть не всем им известен и, по крайней мере, конечно, не всеми хасидами и не всегда исполняется. Польша и западные губернии наши, служащие со времен средних веков убежищем закоренелого и невежественного жидовства, представляют и по ныне самое большое число примеров подобного изуверства, особенно губерния Витебская, где секта хасидов значительно распространилась». По поводу мнения Скрипицына я, прежде всего, должен заметить, что покойному директору департамента иностранных исповеданий, ведающего делами евреев, подобало бы знать, что секта хасидов появилась между евреями лишь около половины прошедшего столетия и распространилась постепенно в Литве, Польше и Галиции, а обвинение евреев в употреблении христианской крови возникло и жило в Западной Европе уже с двенадцатого века.

Далее, если Польша и наши западные губернии служат убежищем невежественного жидовства, как выражается Скрипицын, и представляют большую часть примеров изуверского умерщвления христианских детей, то не следует забывать и того, что эти же местности населены и другими племенами: русским, польским, литовским, которые в низких своих социальных слоях не представляют также высокой степени образования и культуры и которые наравне с евреями ждут просвещения от интеллигентных своих единоплеменников. Если невежественная масса еврейства способна, по мнению Скрипицына, представлять пример невежественного изуверства, то другая, не менее невежественная масса населения способна верить таким примерам со сказочным характером и в своей наивной вере давать суеверные толкования событиям, возбуждать подозрения и обвинения, которые отвергают здравый смысл и просвещенный взгляд, как невежественные и неоправдаваемые критически проверенной действительностью.

«В убийстве христианских детей, — говорит Лютостанский, — обвиняет евреев не один народный голос: они неоднократно обвинялись в том и перед судом. В большинстве таких случаев собственного их сознания не было, несмотря ни на какие улики; но были, однако же, и такие примеры, что евреи сознавались сами, обличали своих родителей и родственников и потом, сознав свои религиозные заблуждения, принимали крещение». Что касается до ссылки на обвинительный народный голос, то не мешает помнить, что этим голосом надобно пользоваться с разбором, отличая в нем истинно народное, разумное, плод здравого смысла и понимания, от чужого, навеянного, предрассудочного и суеверного. Иначе с голо­са народного пришлось бы усвоить много суеверий и несообразностей. Что касается до указаний на судебные производства, то, прежде всего я хотел бы обратить внимание на следующее. Страшным, кровавым заревом костров со многими тысячами погибших на них освещена история процессов о ведьмах, колдунах, чародеях, волшебниках, сознавшихся и уличенных в чародействе, в сношениях с нечистой силой, в порче людей сверхъестественными средствами, в чернокнижестве и других мистических преступлениях. Куда девались теперь эти преступления? Они угасли вместе с кострами, освещавшими их, вместе с судами, их судившими. А были ведь то суды святой инквизиции, творившие суд во имя и славу божию, мнившие своими приговорами службу приносить богу. Судебные приговоры не возвели суеверия на степень истины; они только доказали, что суеверие порождало и питало эти самые приговоры.

Я не могу входить в разбор всех случаев судебных приговоров, приводимых в доказательство употребления евреями христианской крови. Но к чести русского судопроизводства, даже и дореформенного, следует сказать, что наши обвинители могут указать только единственный случай обвинительного приговора, в котором, впрочем, вопрос об употреблении крови устранен.

Прочие случаи подозрения против евреев или не выходили из сферы сплетен, не доходя до суда, а нередко, будучи даже категорически опровергнуты, или оканчивались оправдательными приговорами. Знаменитое велижское дело, на которое любят ссылаться в доказательство против евреев, окончилось тем, чем оно и должно было окончиться по всей справедливости. Государственный совет признал, что показания доносчиц, заключая в себе многие противоречия и несообразности без всяких положительных улик или несомненных доводов, не могут быть приняты судебным доказательством против евреев и составляют ничем не подтвержденные изветы, за которые доносчицы подвергнуты наказанию. Не менее знаменитое саратовское дело ждет своего исследователя, который подверг бы его весьма поучительному всестороннему исследованию с точки зрения исторической, историко-богословской, судебно-медицинской. Не пускаясь в такое исследование, я не могу не заметить, что саратовское дело рассматривалось в порядке старого судопроизводства, признанного несовершенным и недостаточным для достижения правильного судебного убеждения. Саратовское дело, рассмотренное теперешним порядком, — порядком перекрестного допроса и состязания сторон, может быть, разъяснило бы то недоумение и тот вопрос, который ставят обвинители евреев. Откуда, говорят они, эти одинаковым образом и умышленно искаженные трупы маленьких детей? Почему находят их там только, где есть евреи? Почему это всегда дети христиан? И, наконец, почему случаи эти всегда бывали исключительно во время или около пасхи? Как объяснить, что могло побудить кого бы то ни было к бессмысленному зверскому поступку, если это не какая-либо таинственная кабалистическая или религиозно-изуверская цель? Отчего, переспрошу я в свою очередь, происходит то, что доносчики и уличители евреев, являясь в таком качестве добровольно, заявляя искреннее желание открыть истину, показывая иногда даже раскаяние в своем соучастии в уличаемом ими преступлении, дают на следствии то и дело разноречивые, а иногда и прямо противоречивые показания? Отчего масса подробностей в их показаниях оказывается очевидной и категорически опровергаемой ложью? Откуда в их разъяснениях, наряду по крайней мере с вероятным и возможным, является масса невероятного и недопустимого, очевидно выдуманного и ложного? Отчего обыкновенно только после многих передопросов и очных ставок, после многих усилий и разъяснений, сглаживания противоречий и устранения очевидных несообразностей оказывается возможность остановиться на чем-нибудь существенном? Отчего эти доносчики и уличители — всегда люди, которым терять нечего, люди самой нехорошей репутации? Отчего эти многочисленные, беспрестанно меняемые оговоры то утверждаемые, то отрицаемые и объясняемые или запамятованием, или ошибкой? Эти вопросы напрашиваются сами собой при чтении дел велижского и саратовского. Если те и другие вопросы поставить одни против других, то разгадку найти нетрудно. Были выгоды в обвинении евреев в средние века, есть они и в наши дни.

 

Вы находитесь на старой версии сайта, которая больше не обновляется. Основные разделы и часть материалов переехали на dadada.live.