Поэт утра Яир Хурвиц
Есть поэты ночи, есть дневные поэты, а Яир Хурвиц (1941–1988) — поэт утра. Он жил с постоянным страхом смерти (врожденная болезнь сердца), всегда с запиской в нагрудном кармане: телефон больницы, название болезни и домашний адрес, на случай если сердце внезапно откажет, и пел каждое новое утро еще одного подаренного ему дня.
Утром — «зелени изобилье», «небесный свод неожидан», «на ветках дерева пичуги стали песней, ветви — цветами». Утром больное сердце поэта было «открыто солнцу», и тель-авивский рабочий виделся так:
С рόсами встающий — Йомтов копал и нес землей наполненные ведра и в простоте душевной считал, что ведра солнцем полны, и сам себе сказал: я жить хочу. |
Поэт назвал своего героя Йомтов, что на иврите означает «праздник», а также «добрый день», ведь в ожидании подходящего для пересадки сердца каждый день — йомтов. (Он ждал долго, а когда сердце наконец нашлось в Брюсселе, Хурвиц умер там в больнице, не дожив до операции.)
Еврейский день, как известно, начинается с вечера: «И был вечер, и было утро: день один» (Быт 1:5). А для тех, кто поутру спешит исполнить неотложное дело, Тора предлагает особый глагол леѓашким, т.е. «встать рано», как сказано в Книге Бытия: «И поднялся Авраам рано утром», поспешая на страшнейшее задание — заклание сына Ицхака (22:3). В стихотворении «Моей любви, когда она проснется на заре» (1966) Хурвиц использовал тот же глагол, словно говоря: моей любви еще многое предстоит сделать, и она не ленива.
Тихий, тихий вечер проходит сквозь ветви и сердце. Земля лицо подставляет благословенью небес и ветер, навевая прохладу, развеет седеющее волшебство палых листьев и возвестит семенам столь чаемый ими приход воды к томящимся жаждой корням. Тиха,тиха моя любовь. Вернись, вернись, любовь моя, к былому волшебству, вернись, ангелоликая, — мне ликом ангельским любовь. Вот острова, и ангелы на них, и свет цветов распахнут, словно очи, они струят бесплотно, нежно, плывут по водам, исчезают, и только сердце вымыслом живет и ревностью к тем ангелам на островах, на островах… а вечерпроходит тихо, тихо. И земля лицо подставит, и ветра дуновенье охладит прозрачный воздух для моей любви, когда та поутру проснется. |
Мотив пробуждения любви в еврейской традиции восходит к Песни Песней: «Заклинаю вас, дщери иерусалимские…: не будите, не пробуждайте любви, пока ей не будет угодно» (2:7). К тому же источнику восходит просьба «вернись!»: «Вернись, вернись, Шуламит, обернись, и мы на тебя посмотрим!» (7:1). Хурвиц и зовет, и знает, как выглядит та, к кому обращен его призыв: «ангелоликая, — мне ликом ангельским любовь». Тут не возлюбленная, но сама Любовь. И стоит ли удивляться, что воображение рисует поэту сказочные острова, где отдыхают ангелы.
Подобные острова уже встречались в ивритской поэзии — в стихотворении Хаима Нахмана Бялика «Перед закатом» (1902). Приведу фрагмент из него в переводе Амари [М.О. Цетлина]:
…Небо — море сиянья. Свет великий струится, Сплетены мы безмолвно. Пусть летят наши души, как свободные птицы, В светозарные волны. Затеряются в высях, как две быстрых голубки, Уж не раз прозревали нетелесным мы взглядом |
Иная поэтика, но главное — разная тональность. У Бялика волшебные острова так и остались миражом, любовь — мучительной мечтой, а Хурвиц уверен: чудо любви придет, надо лишь дождаться утра.